того, как его арестуют, и не раньше. Обычно они не любят преждевременного шума, разве что имя преступника им уже известно и огласка в прессе только поможет в охоте, тогда — другое дело.
Поезд вез его к станция пересадки. Выйдя из вагона, он направился прямо в буфет. Водителей там не было. Единственный посетитель — здоровенный мужчина с невыразительным лицом, который сидел на стуле у стойки и рассматривал со скуки свое отражение в зеркале, висящем в углу буфета.
Брансон заказал черный кофе, сел за стойку, и когда кофе подали, его глаза встретились с глазами посетителя. Ему показалось, что незнакомец не просто взглянул на него, а рассматривал его с подозрительным интересом. Брансон отвел взгляд, подождал минуту, потом взглянул в зеркало снова. Детина все еще изучал его отражение в стекле, и взгляд его был полон надменности, как будто в его привычке было вот так уставиться на людей и этим открыто вызвать их на какие-то действия.
В буфет зашел железнодорожник, купил пару сандвичей и вышел. Детина продолжал сидеть, вопросительно уставившись в зеркало. Брансон старался изо всех сил безразлично пить кофе и не смотреть туда, но какая-то гипнотическая сила так и притягивала его взгляд к зеркалу. И всякий раз его взгляд встречался с другим взглядом.
«Мне надо избегать этого буфета, — решил он. — Слишком часто и слишком давно я захожу сюда. Надо постоянно менять привычки, иначе преследователи будут точно знать, где меня найти в любой момент. Все, что им потребуется, это пройти по созданному мной же маршруту и взять меня в одной из его точек. Надо изменить привычки, и тогда ищейки не будут знать, где меня искать».
Кто они?
Служители закона всех рангов, конечно. Не исключено, что и этот здоровенный детина. Вполне возможно, что это — переодетый полицейский, которому не хватает улик, чтобы его арестовать, и который следит за ним в надежде, что Брансон совершит какую-нибудь огромную ошибку и выдаст себя с годовой.
Ну нет, он сам себя выдавать не будет. Нет, по крайней мере, пока что он в здравом уме. Полиция нашла груду человеческих костей и пусть сама решает их загадку. Он им в этом не помощник. Свое дело пусть делают сами, потому что жизнь прекрасна, даже если у тебя в голове сидит дьявол и грызет тебя. А смерть ужасна.
Не доняв кофе, он слез со стула и направился к выходу. Детина повернулся, тоже встал со стула, все его внимание было устремлено на Брансона. Он как бы чуть-чуть ослабил веревочку, чтобы дать преследуемой жертве отбежать подальше, когда жертва дается слишком просто в руки.
Если идея заключалась в том, что Брансон сейчас бросится бежать как заяц, то она не сработала. И хотя в играх с законом Брансон был новичок, он все же был не дурак. Он был человек высокого интеллекта и пытался действовать разумно в незнакомой ему обстановке, хотя любой уголовник знает наизусть, как поступать в таких случаях. Но у него было большое желание научиться этому, и медленно он осваивал криминальные приемы. Та встреча с полицейским на улице научила его не действовать слишком быстро и открыто. Поспешность — это поражение.
«Правильная тактика, — решил ой, — это действовать совершенно нормально. Это тяжело, чертовски тяжело. Особенно для человека, у которого нет актерской подготовки. Но это надо сделать».
Таким образом, при выходе он постарался на взгляд детины ответить таким же взглядом. Он вышел на станцию и сел в самый последний вагон. Это давало ему преимущество: он мог наблюдать за всей платформой и видеть все происходящее, в то время, как окружающие думают, что он читает газету.
Он увидел, как детина из буфета прошел на перрон и сел в третий вагон, как раз в тот, где сейчас сидели Коннелли и Фамилоу.
Почему детина сел в тот вагон? Было ли это просто совпадением или же они уже знают его привычки? Если так, то детина должен что-то предпринять, когда обнаружит, что Брансона в вагоне нет. Но что он тогда сделает? Он наверняка попадет в затруднительное положение, когда обнаружит, что Брансона в поезде нет, и у него уже нет времени, чтобы обследовать поезд до отправления. Перед ним встанет выбор: или ехать в поезде и осмотреть его во время пути, или же остаться на станции и обыскать все вокруг там.
Поезд загудел, дернулся и стал набирать скорость, постукивая все быстрее и быстрее на стыках. Брансон не заметил, чтобы детина выходил из поезда. Очевидно, остался в вагоне. Если он останется в поезде и не выйдет на станции, где выходит обычно Брансон, то все в порядке. Все это просто докажет, что его перепуганный мозг куста боится.
Но если этот тип пойдет вдоль поезда, если попытается следить за Брансоном, если сойдет на той же станции, что и Брансон…
Возможно, он сейчас сидит и пытается втянуть в разговор Коннелли и Фамилоу, стараясь свести разговор на интересующую его тему и получить крохи информации, которые не имеют огромного значения для говорящих, но имеют огромное значение для слушающего, и все это делается с привычной профессиональной сноровкой. Может быть, именно в этот момент детина узнает, что сегодня первый раз за многие месяцы Брансон отказался от своих обычный попутчиков, что вчера он вел себя очень странно: был чем-то озабочен или просто болен и так далее.
Это ставит перед преследуемым дилемму выбора. Изменить ли свои обычные действия, если они уже известны противнику, или же продолжать жить как ни в чем не бывало. Изменишь привычки, и они не узнают, где тебя искать, но прекрасно будут знать, что ты виновен.
«Не виновен, да? А почему ты тогда бегал от нас и петлял как заяц?»
Или же: «Нам пришлось побегать за тобой! А от нас бегают только виновные. Как ты все это объяснишь»?» И с этого момента все и начнется. «Почему ты убил Элайн?»
«Ну, давай, рассказывай нам про Элайн… Элайн!» Это ударило его, как кирпичом. Элайн… А как, дальше?
Поезд подъехал к его станции и остановился. Он автоматически вышел, не вполне соображая, что делает. Он был так занят попыткой вспомнить имя своей жертвы, что совсем забыл проследить за детиной из буфета.
«Я должен точно знать имя женщины, которую убил. Я мог стать забывчивым, но не до такой же степени. Имя должно быть где-то у меня в памяти, просто я не могу его так быстро найти. Двадцать лет — большой срок. Я знаю, я очень старался стереть этот эпизод из своей памяти, как дурной сон, я пытался убедить себя, что этого никогда не было, что все это я просто придумал. И все равно это очень странно, что я не могу вспомнить ее полного имени».
Элайн?..
Детина из буфета попал в его поле зрения, когда поезд дал гудок и тронулся с места. Проблема с именем сразу же вылетела у Брансона из головы, он вышел со станции и направился по дороге к дому. У него похолодел затылок, когда услышал спокойные уверенные шаги позади себя, всего лишь в нескольких метрах за ним.
Вопросы один за другим нанизывались на нитку. Он завернул за угол, шаги последовали за ним. Он перешел улицу, шаги — за ним. Он вышел к своему кварталу, человек следовал за ним.
Теперь перед ним стоял новый вопрос: знает ли преследователь его адрес или же он хочет выяснить это? В первом случае Брансон может спокойно идти домой. Во втором варианте пойти домой означало снабдить их информацией, которую они хотят получить.
Наконец он пришел к решению и твердо прошел мимо собственного дома, молясь в душе, чтобы дети его не увидели и не выбежали с криком ему вдогонку, раскрывая незнакомцу то, что он старался скрыть. Ни на одно мгновение в его голове не возник вопрос, почему его преследователь делает свою работу так небрежно. Если бы он догадался задуматься об этом, то сразу же понял бы, что цель такой наглой слежки — заставить его паниковать и в панике выдать себя.
Ни одна знакомая фигура не попалась на пути и не поставила под угрозу его обходной маневр, пока он не заметил вдали малыша Джимми Лендстрома. Но он очень удачно избежал встречи, свернув на боковую улицу. Тяжелые шаги продолжали его преследовать.
На другом конце своей улицы он заметил полицейского, прислонившегося к столбу. Брансону показалось, что он нашел удачный выход из ситуации.
Ускорив шаг, он подошел к полицейскому и сказал:
— Здоровенный детина преследует меня вот уже полчаса. Мне это не нравится. Я боюсь, что он хочет
