Зезва молча наблюдал, как новобранцы Мурмана, скорчив соответствующие моменту лица, маршируют по дороге. Пыль стояла столбом, покрикивал усатый сержант — старый вояка, что сопровождал тевада во всех походах. Юные солдаты старались со всех сил, тщательно сжимая оружие и сосредоточенно глядя перед собой.
— Левой, левой, охламоны! — рычал сержант, невидимый из-за пыли. Но Зезва знал, что он сейчас сидит на своем жеребце, пощелкивая плетью по сапогу. — В ногу, козодрючеры!
Скрипнула калитка, и Аинэ вышла к дороге. Чихнула. Зезва не повернул головы.
— Ну и пыль, — сказала девушка. — Глаза уже болят.
Ныряльщик молчал.
— Почему ты молчишь, Зезва?
Не дождавшись ответа, девушка слегка надулась. Но тут же задала новый вопрос.
— А когда мы выезжаем?
— Как войска пройдут.
— А когда они пройдут?
Зезва вздохнул, повернулся. Некоторое время рассматривал девичье лицо, затем невольно скользнул глазами вниз. Смущенно отвернулся. Аинэ заулыбалась. Затем принялась рассматривать солдат. Те поворачивали головы, некоторые махали рукой красивой девушке. Ныряльщик строил грозные гримасы, но это не помогало. Какой солдат не подмигнет симпатичной девушке? Аинэ покосилась на хмурого Зезву и хотела что-то сказать, но опять скрипнула калитка, и один за другим появились Каспер и отец Кондрат. Достойный инок поглаживал живот и имел весьма довольный вид. Зезва покачал головой. Не иначе, снова обжорством занимался с утра. Благо, у сердобольной Хольги всегда есть чем накормить.
— Ну, что? — спросил Зезва.
— Что, что, — зевнул брат Кондрат, деликатно прикрыв рот. — С тобой едем, сын мой! Не отпускать же вас одних, в самом деле. Ормаз свидетель, я тебе одному девушку не доверю, уж не обессудь!
— Да я… — Зезва побагровел.
— Остынь, уф, — ничуть не испугался монах. — Не в этом смысле, юный рыцарь! Просто мы с Каспером решили ехать с вами в Даугрем. Надо же Аинэ к родным отвезти, а время нынче неспокойное. Да и веселее будет, э?
— Конечно, — закивал Каспер. Рука юноши все еще покоилась на перевязи. — Мы же друзья, Зезва. Госпожа Йиля вот тоже…
— Госпожа Йиля, — раздался голос за их спинами, — надеется, что вы вернетесь в ближайшее время домой.
Лайимар вышла вперед, вызвав удивленные возгласы марширующих солдат. Склонив голову, окинула их оценивающим взглядом. Что-то прошептала на непонятном языке.
— Такие молодые, — добавила по-мзумски. — Эх, на одного Мурмана надежда.
В самом конце колонны кто-то ругался. Зезва широко улыбнулся, услышав знакомый хриплый голос.
— Ага, едрит вашу жизнь в дупло! Платочками машем, э?
Тевад Мурман осадил коня. Подбоченился, явно щеголяя красным камзолом и зелеными штанами. Махнул рукой верному Аристофану, чтобы ехал дальше, за обозом из нескольких телег, замыкающих колонну.
— Каковы козодрючеры? — не без гордости спросил тевад, крутя ус. — Почти уже солдаты, клянусь памятью бабули!
— Настоящие головорезы, светлейший, — согласился Зезва. Йиля покачала головой, не сводя глаз с Мурмана. Тот заметил, помрачнел. — Врагам не сдобровать!
— Они у меня только в караулах да вспомогательных приказах побегают, клянусь дубом! — тевад громко высморкался в батистовый платок. — Даст Ормаз, вернемся через недельки две-три. Мое почтение, Йиля.
Лайимар набросила платок на плечи, взглянула на тевада. Несмотря на то, что тот сидел на лошади, с высоты своего роста глаза Йили были почти на одном уровне с Мурманом.
— Светлейший тевад. Ты, конечно же, знаешь, Зезва едет вслед за армией, по следам, можно сказать. Так безопаснее.
Мурман молча кивнул.
— Отвезут девушку домой и назад. По мере возможности, будут рядом с твоим отрядом, — Йиля повела плечами. Холодно. — Просто чтобы ты знал, светлейший.
— Так пусть со мной едут! Аристофан жратвы взял, иф-иф-иф! Вон, видали телеги, э?
Лайимар с улыбкой покачала головой.
— Нет, светлейший тевад. Незачем молодых солдат смущать ежедневным лицезрением молодой девушки. А молодую девушку непотребной бранью.
Мурман хохотнул, подмигнул Аинэ. Та в миг стала пунцовой, опустила глаза.
— Хорошо тогда, — тевад пришпорил коня. — До встречи! Зезва, девочку чтоб доставил в лучшем виде, понял? Проверю и яйца оторву, если что, уф!
Осчастливив своего гонца этим пожеланием, Мурман ускакал, величественный и гордый. Зезва Ныряльщик набросил капюшон, посмотрел на глядевшую вслед теваду лайимар.
— Тетя Йиля?
— Чего тебе?
— Поесть бы в дорожку.
— Все давно готово, обжора. Хольга с ног сбилась.
Зезва просиял, хлопнул по плечу поморщившегося монаха и увлек за собой Каспера и Аинэ. Йиля еще раз взглянула в сторону вздымающейся пыли, в которой скрылся Мурман и его новобранцы.
— В добрый час, — шепнула лайимар.
Снежный Вихрь стоял, понурившись, возле маленького холмика, высившегося немного поодаль от человековского кладбища Мзума. Опустился на колено, положил ладонь на холодную землю.
— Отец…прости, что не сумел отомстить за твою смерть. Но твой убийца мертв. Если ты уже встретил его, будь милосердным — он страдал перед смертью. Доверил мне, — рвахел помолчал. — Доверил тайну. Страшную тайну. Что мне делать с ней, отец?
Шорох заставил рвахела обернуться. Он схватился за ножи, но тут же расслабился.
Девочка-простолюдинка лет восьми рассматривала его, чуть раскрыв рот. В руках она держала несколько высохших роз — такие часто хранят дети, пряча у себя летние цветы, словно воспоминание о ласковом солнце.
— А мама говорит, — улыбнулась девочка, — что только я на могилку прихожу. А вот и не только я! Я знала, знала!
— На могилку, — повторил Снеж, улыбнувшись. Он был под иллюзией, и человековский ребенок видел перед собой почтенного купца в чуть запыленном плаще.
— Ага, папка говорит, тута страховидла закопана! Ага.
Снежный Вихрь вздрогнул.
— Какая страховидла?
— Страховидловая страховидла, — важно объяснила девочка. Синие глаза открыто и с приязнью смотрели на Снежа. — А деда говорит, тута чуда закопали, ага. А я цветочки ношу, ага.
— Носишь цветы на могилу монстра? — тихо спросил рвахел.
— Ну-у, — сморщила лобик девочка, — а баба говорит, что ей его жалко-то, ага.
— Кого, монстра?
— Ну да. Никто к нему не ходит, ему, наверное, обидно-обидно. Вот тебе, дяденька ведь тоже стало его жалко, правда?
— Правда, — подтвердил Снеж, опуская голову.
Девочка положила высохшие розу на могилу. Шмыгнула носом.
— Ну, да свидания, дяденька. Побежала я, мама сердиться будет. Ты приходи.
