что будет первое наказание? И последуют ли они одно за другим? Правда, он отнюдь не был уверен в том, что вообще будет что-нибудь подобное. «Все это так, туфта», — предположил он. Сам он уже убегал пару раз, но ничего особенного за этим не последовало. Его даже не высекли. Зато Кроучеру доставалось на орехи, причем довольно часто, и об этом все знали. И, если верить предположениям остальных, на сей раз это будет что-то особо страшное.
Его возбуждение достигло такой степени, что он почувствовал жгучее желание исполнить «первый номер». Теперь ему действительно надо было выйти в туалет, причем отнюдь не для того, чтобы почистить зубы, но было уже поздно. И мистер Хэрборд, наверное, стоит сейчас за дверью, и ждет, когда он выйдет, чтобы шлепнуть как следует.
Он укрылся одеялом с головой и, выждав еще минуту, дал волю своему пузырю — помочился прямо в постель. Сразу же наступило долгожданное облегчение, после чего он осторожно высунул голову из-под одеяла. Потом огляделся вокруг, гадая про себя, догадался ли кто-нибудь о том, что он только что сделал.
Однако в палате стояла полная тишина. Фары проносящихся по улице машин высвечивали на потолке затейливые, сменяющие друг друга нагромождения темных и светлых полос, и он зачарованно наблюдал за их движением, покуда темнота в палате не сгустилась еще больше, и сам он тоже не начал погружаться в свою собственную, лишь ему одному принадлежащую темень. Как бы ему хотелось, чтобы будильник не потревожил его сон. Больше всего на свете он не любил, когда его будили посреди ночи. Но, если стибрить часы, чтобы этого и в самом деле не случилось, то Бэмбраф обязательно потом его поколотит, а кроме того, Кроучер и Тилли не смогут сбежать, и тогда их не высекут, хотя они того явно заслуживали — а то очень уж возгордились по поводу своей затеи. Но почему сам он даже после своих побегов не приобрел такую же популярность? Думая об этом, он машинально посасывал мятную лепешку, и так и заснул, придавив языком нерастворившуюся ее половинку к щеке.
Дэнби почти уже спал, когда внезапно почувствовал чье-то присутствие рядом со своей койкой. Он тут же высвободил руки из-под одеяла, приготовившись к самообороне, однако уже через секунду понял, что кто бы это ни был, пришел он не к нему, а к Кроучеру, который лежал на соседней койке. И тут же услышал шепот Тилли:
— Кроуч, а Кроуч! Ты спишь?
— А? Что? — спросил Кроучер.
— Не могу никак заснуть.
— А надо бы.
— Не могу и все.
— А ты сделай вид, что тебе не надо спать. Это лучше всего помогает.
— А… все равно знаю, что надо.
— Ну, подумай тогда о том, что возвращаешься домой. Как там сейчас твоя семья, ну и все такое.
— Я знаю. Это меня и пугает. Я ведь не написал им ничего.
— Я тоже не написал. А какой смысл писать. Они читают твои письма в надежде, что ты напишешь что-нибудь о школе.
— Но я не знаю, что скажет отец.
— Ну, это-то я знаю. Меня отец поколотит. Ну и ладно. По крайней мере, это уж точно, что обратно сюда он меня не отправит. В общем-то, отец у меня неплохой старик.
— Зато у моего никогда точно не знаешь, о чем он думает. Чудной немного в том, что касается денег. И если ему втемяшится, что он угрохал на меня столько денег, чтобы я учился здесь, и вдруг выяснится, что я не отработал все до последнего пенса, тогда он может просто взбеситься. Нет, честно, может даже до смерти прибить.
— Но все равно, Тилли, тебе нельзя оставаться. Ты же обещал.
— Да ты что. Я рад, что убегаю. А в общем-то, что и говорить, я это делаю в основном ради тебя.
— Хватит болтать-то, — смущенно проговорил Кроучер. — С тобой здесь обращаются даже еще хуже, чем со мной. Ты замечал, что Насос тебе всегда самую плохую работу подсовывает? Да он тебя просто ненавидит.
— Я тоже его ненавижу, так что мы квиты.
— Интересно, Тилли, а как бы так сделать, чтобы в другой школе мы тоже оказались вместе, а?
— Боюсь, из этого ничего не выйдет. А давай попросим об этом своих — ты своего отца, а я — своего.
— Обещаю.
— Знаешь, Кроуч, ты мне еще больше нравишься теперь. Ну ладно, пойду лягу.
— Давай. Только фонарь не забудь.
— Не забуду. Я его веревкой к поясу привязал. А ты сандвичи не забыл?
— Нет. Два с повидлом и два с тушенкой.
— А вдруг нам не продадут билеты?
— С чего это, если у тебя есть деньги? Ну, а если даже так, сделаем вид, что просто осматриваем электровоз, а в самый последний момент заскочим внутрь.
— Как бы мне хотелось, Кроуч, чтобы все это поскорее кончилось.
— Если сейчас заснешь, время пройдет гораздо быстрее.
— Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на своей собаке, что осталась дома, и готов поспорить, что уже через минуту буду спать как убитый.
— Ну и молодец. Давай лапу.
— Держи.
Кроучер и Тилли пожали друг другу руки, и Тилли стал на ощупь пробираться к своей койке. Присел на край ее и стал шарить по карманам, проверяя, не забыл ли чего. Он сказал себе, что бы ни случилось, Кроучера он не подведет. Потом подумал о том, как им все же повезло, что они оказались именно в интернате «Сэйнсбэри», где все были на их стороне. В «Рэттрее» из подобной затеи у них бы ничего не вышло — там слишком много ябед и прочих вонючек. А кроме того, в «Рэттрее» окна не выходят на улицу.
Он посмотрел в сторону окна, через которое они с Кроучером скоро убегут. На небе появилась луна, похожая на толстую, сладкую, желтую ириску, а легкий ветерок чуть колыхал занавески над койкой Бэмбрафа. Сейчас Тилли были видны почти все койки в его конце палаты, на которых он различал очертания тел спящих мальчиков. Если бы он не знал точно, кто где спит, он бы ни за что их не узнал. Ему бы очень хотелось оказаться одним из них — чтобы также не надо было никуда убегать. Неуклюжими движениями он снова уложил одежду на стул и заполз под одеяло. Время, похоже было, чертовски позднее…
Он попытался думать о своей собаке, но в голову приходила только мысль о том, как ее у него забирают, а после усыпляют, потому что собаку ему подарили лишь в качестве награды за то, что он сдал все экзамены и поступил в школу. Как же все-таки чертовски несправедливо это по отношению к собаке — вот так забрать назад и усыпить, а все только потому, что он не смог удержаться в этой школе. Слезы жалости к несчастному животному поползли из уголков его глаз, стали стекать к ушам. Как бы ему хотелось быть таким же, как все остальные мальчики! Или вообще быть взрослым. Или совсем не иметь собаки. Или, как Кроучер, знать, кем он станет, когда вырастет. Или быть первым учеником в классе, или отличиться в спорте, как Бэмбраф. Или чтобы у него была сестренка, и чтобы отец понимал его. Но сейчас ему больше всего хотелось наконец заснуть и перестать думать обо всем том, о чем он обычно никогда не думает. На следующей неделе его кузина выходит замуж, и она специально сказала ему, чтобы на каникулы он приехал к ним и получил свою долю угощения. Окруженный ледяными глыбами собственного несчастья, он сжался в комочек, стараясь отгородиться ото всего, что происходило снаружи, однако сон и там отыскал его.
Кроучер же думал о Тилли. Если бы это не было так необходимо Тилли, сам бы он никогда не отважился на такой шаг. С ним самим они могли бы делать все, что им заблагорассудится — он уже привык. Но когда они стали донимать Тилли, ему на память пришли все те случаи, когда сам он только вступал в полосу бесконечных наказаний и упреков. А в этом интернате наказывали по-особому: как если бы ты
