объясни, что ты от меня хочешь! Кое-как вытащил из него несколько слов.
Бабки больше нет. Что-то произошло там, в деревне. Первым делом, конечно, бросить все хотел.
Сорваться в Красноярск. Потом, конечно, дошло: я – тут, они – там. И что я сделаю? Работу брошу? Так не поймут финны: первый день на работе и тут же какие-то проблемы. Тут же домой летит. Такими темпами я кубарем полечу отсюда. И потом, чем я помогу? Деньгами? Туго у меня, отец, с ними. Я пока не директор. Организовать что-то? Но что? Я там никого и не знаю, кроме лешего этого Михалыча. Что? Оба разбились? Тем более от меня проку не будет. Постоять типа рядом с могилой? Это можно и позже сделать. Как окно появится.
Долго-долго объяснял я отцу все эти вещи. Бесполезно. Знай себе, бормочет: «Я один, мне помощь нужна, поддержка. Мне нужен кто-то. Фирсов, козел!»
А я что, не один? Думаешь, помощь мне не нужна? Еще как нужна. А Фирсов у тебя всегда козел. И это еще не повод меня срывать. Или не Фирсов? Или Сергеев? Да какая разница! У тебя все козлы.
Короче, час, наверное, мы с ним так разговаривали. Я ему одно, он и не слушает меня. Ну как тебе еще объяснить, что не приеду я? Батарея у него по ходу разрядилась. Или деньги на счету закончились. Оборвался, короче, разговор. И не звонит больше. Ну и ладно. Признаться, новость ошарашила. Потом весь вечер тупо с канала на канал переключался по телику. Да что же происходит такое, мать вашу? А потом я заснул. Мне приснилось, что я в бане, пялюсь на голого Михалыча. Тьфу ты черт!
Костик
Папу я не сразу узнал. Мой папа был грозный. Всегда аккуратно причесан и выбрит. Этот – растрепанный, небритый, растерянный и старый. Нет, он не похож на Михалыча. Михалыч старый потому, что ему много лет. Папа же просто старый: уставший, растерянный и напуганный. Мне стало жаль его. Он не смог победить свои обряды. А еще он остался один. Наверное, поэтому он стал таким… слабым. Раньше у него была мама. Теперь у него нет никого. Даже Оранжевого Мячика.
Я тоже один. Но теперь у меня есть баба Катя. А папа один. Совсем один.
Папа с бабой Катей о чем-то долго разговаривают. О чем? Папа жалуется. Ему плохо. Но он сильный. Он не должен жаловаться. Он должен кричать и размахивать руками. Как это было, когда он был с мамой. Он должен ругать нехорошими словами Фирсова, Сергеева и мистера-дристера. Но он не кричит. Он плачет. Как я, когда меня сильно обижают. Получается, они обидели папу. Но как? Как у них это получилось? Я долго смотрю на него. Я ничего не понимаю. Совсем. Я хочу разобраться, что происходит. Потом я устаю.
Я встаю и выхожу на улицу.
Баба Катя
Уж так жаль его стало! Тяжело ему одному-то. Сколько всего навалилось! Сын поперву, жена, потом другой сын. Теперь вот Надежда с Михалычем. Как же тут переживешь такое? Еще и на работе беда какая-то. Уж не поняла толком, в общем, теряет он место свое. Нехорошо это, поди ты сейчас работу найди. Вон у нас либо к фермеру за копейки иди, либо в огороде копайся.
Я, признаться, не любила его раньше. К Надежде раз в год приедет, уже хорошо. Да и то, приедут с семьей, что в санаторий. По участку бродят себе, яблоки да сливы обрывают. А Надежда знай себе носится. Хоть бы раз помогли! А последние шесть лет так и носа не казали. Вот, спасибо, месяц назад приехали. С утра уезжали куда-то, так и не видать их было до вечера до самого. И хоть бы палец о палец ударили! Хоть бы спросили, помочь, может, чем, Надежда Владимировна?
Уезжали, так Надежда им с собой надавала всего: грибы, ягоды, варенья, соленья! А знали они, сколько здоровья Надежда положила, пока все это собирала, варила, солила? Да откуда им! У них, вон, все в универмагах растет! На полках. Всех забот, что приди да затарься. В общем, не любила я его.
А вот теперь жалко стало. По-человечески. Куда холеность его подевалась, важность вся? Ссутулился, небритый. Лет на двадцать сразу-то и постарел. И не умолкает. Все плачется мне и плачется. Слезы-то вон ручьями текут! Жизнь она штука вон какая сложная. Сегодня король, завтра ревешь в жилетку.
Костик
Папа с бабой Катей все говорили и говорили. А я сидел и сидел рядом с домом. Я люблю прислониться к нему. Он теплый. Особенно вечером, когда приходит холод. От него можно греться, когда начинаешь мерзнуть.
Я сидел и ждал. А еще смотрел, как поднимается туман. Такой плотный, словно одеяло. Я никогда еще не видел такого!
А потом пришла ночь. Она прогнала туман, и его не стало. Странно, чего они не поделили? Я не люблю ночь. Не люблю, когда темно. Ночью страшно. А еще холодно. И чем дальше, тем холоднее. Я понял это только сейчас, когда остался один на улице.
Холодно. Надо идти в дом, иначе простудишься. Или покроешься инеем. Как трава утром.
Я не люблю простуду. Очень. Когда ты простужен, это значит, что ты должен принимать горькие лекарства, терпеть эти противные горчичники и дышать над картошкой. Лучше не простужаться. Никогда. Но у меня так не получается.
Я встаю и собираюсь войти в дом. Но в этот момент я вижу полную луну. Круглая, как мой Мячик, она поднималась из-за леса. Я остановился и долго смотрел на нее. Я всегда смотрю на луну. Я жду: вдруг появится Хозяин Оранжевого Мячика? Вдруг он согласится забрать меня с собой?
Мне показалось: я что-то увидел. Правда. На луне что-то зашевелилось! Я забыл про холод. Я стоял и смотрел. Луна поднялась из-за леса. Потом повисла высоко-высоко на небе, а потом начала опускаться за горы. Я смотрел и видел: на луне кто-то есть. Наверное, это и есть Хозяин Оранжевого Мячика. Я стоял. Я смотрел. Я верил!
