— Я бы хотел, чтобы вы меня осмотрели...
— Да, разумеется, так и сделаем. Другого способа нет.
Доктор, сидя на стуле, суетливо перебирая ногами и производя массу лишних телодвижений, вынул из кармана стетоскоп и, упершись указательным пальцем правой руки мне в грудь, стал водить им из стороны в сторону. Я поспешно стянул рубашку. Большим пальцем левой руки он прижал стетоскоп к моей груди. Между бровями доктора, сердито уставившегося на стетоскоп, пролегли резкие морщины. Они все больше углублялись. Глаза превратились в узкие щелочки, и он, поспешно отдернув руку со стетоскопом, откашлялся и заявил с раздражением:
— Никаких отклонений не обнаружено.
Рыбий Глаз спросил:
— Отклонений нет?
— Нет, никаких отклонений не обнаружено. Запишите именно так, как я сказал.
После этого доктор положил левую руку мне на грудь и стал выстукивать. Стукнув первый раз, он наклонил голову. Потом после каждого удара крутил головой из стороны в сторону. Кажется, он тоже удивлялся звуку, будто грудная клетка была пустой.
— Все же трудно утверждать, что никаких отклонений не обнаружено.
— Сэнсэй[4], может быть, измерим манометром давление в грудной клетке? — сказал Рыбий Глаз.
— Что такое? — вылупил глаза доктор, но тут же тихо ответил: — Вы правы, давайте попробуем.
Они вдвоем с трудом отыскали на полке запыленный манометр. Рыбий Глаз сдул с него пыль, отчего доктор закашлялся. На длинной резиновой трубке к манометру была присоединена чуть ли не десятисантиметровая игла для инъекций. Рыбий Глаз протер мне спиртом грудь. Колени у меня дрожали. Доктор с силой воткнул в грудь иглу.
Ртутный столбик резко пошел вниз.
— Сто тридцать, — объявил Рыбий Глаз, глядя на показания прибора.
— Ужасно, давление ниже атмосферного! — простонал доктор.
— Я с самого утра ощущаю, что в груди у меня пустота, — пояснил я.
— С самого утра, говорите? Почему же вы сразу не сказали об этом?
Доктор казался ужасно рассерженным. А я, также ужасно смущенный, не в силах был ничего ответить.
— Вы обязаны были с самого начала сказать мне об этом, — проворчал доктор и, надев на голову рефлектор, стал внимательно смотреть в мои глаза.
— О-о, — сказал он, продолжая осмотр теперь уже через увеличительное стекло. — В вашей грудной клетке действительно пустота. — И, не меняя позы, обратился к Рыбьему Глазу: — Образовалась пустота, огромная каверна... Нет, я ошибся. Виден какой-то пейзаж. Нечто, напоминающее обширную песчаную пустыню! Нет-нет, писать не нужно. Мы, врачи, не можем допустить существования фактов, противоречащих науке. Дурацкое положение. Пренебрегать духом реализма — значит нарушить общественный порядок. Это можете не записывать.
— Возможно, имеет смысл сделать рентгеноскопию?
— Блестящая идея. Пойдемте.
В рентгеновском кабинете горела красная лампа.
— Обнажите грудь, прижмитесь к стеклу и вдохните...
Щелкнул выключатель, лампа погасла, стало совершенно темно. Трансформатор застрекотал, как сверчок.
— Ой-ой... — раздался голос доктора.
— Ай-яй!.. — завопил Рыбий Глаз.
— Трудно утверждать, что никаких отклонений не обнаружено, — сказал доктор.
— Вы совершенно правы, — ответил Рыбий Глаз. — Этот пейзаж кажется мне знакомым...
— Мне тоже, — сказал доктор, понизив голос.
— О-о, вспомнил! — воскликнул Рыбий Глаз, ударив в ладоши. — Это пейзаж... да-да, я не ошибаюсь, из иллюстрированного журнала, который лежит в приемной.
— Это противоречит науке! Но каким же образом?..
— Я вот что думаю: поскольку из-за какой-то случайности давление в грудной клетке так резко упало, пейзаж оказался поглощенным — такого не могло произойти?
— Послушайте! — закричал доктор, хватая меня за руку. — У вас-то у самого есть по этому поводу какие-нибудь соображения?
Я понял, что попал в безвыходное положение, и, махнув на всё рукой, ответил:
— Очень виноват перед вами. Я как раз собирался просить у вас прощения. Все было именно так. Никакого злого умысла у меня не было, но пока я рассматривал пейзаж, он вдруг исчез. Значит, и в самом деле поглотил. Но непреднамеренно...
— Непреднамеренно... Хм, возможно. Хорошо еще, что дело ограничилось всего лишь фотографией, а вдруг таким же манером вы начнете поглощать все, что вам приглянется, — представляете, к каким это приведет серьезным неприятностям?
Доктор включил красную лампу, а Рыбий Глаз, кипя злобой, вплотную подступил ко мне. Но доктор, уже совсем другим тоном, стал нерешительно увещевать его:
— Оставьте, оставьте! Больного иногда приходится и укорять, ничего не поделаешь. Мы должны постараться, чтобы никто не пронюхал, что здесь произошло. Уважаемый номер пятнадцатый достоин сожаления, но, хочет он того или нет, чтобы и у нас не возникли неприятности, необходимо побыстрее избавиться от него.
Они вдвоем подскочили ко мне, крепко взяли под руки, подтащили к окну и с силой толкнули в спину. Я полетел головой вниз на бетонированную дорожку — от боли и ослепительного света по щекам потекли слезы. Рыбий Глаз выкинул мой пиджак и с треском захлопнул окно. Я стряхнул с пиджака пыль и поднялся на ноги; ощущение пустоты еще усилилось, тоска превратила окружающий меня пейзаж в блеклый и невыразительный.
Тот же самый художник в конце платановой аллеи сидел неподвижно в прежней позе. И устроившийся у его ног маленький бродяжка, так же как и тогда, давил вшей. Проходя мимо, я повернулся в их сторону и увидел, что холст остался в неприкосновенности. Я не удержался от вопроса:
— Почему вы не рисуете?
— Жду, разве не ясно? — резко ответил художник, продолжая смотреть прямо перед собой.
— Чего же вы ждете?
— Чего жду? Знать бы, чего ждешь, не было бы нужды ждать.
Верно, подумал я, продолжая путь.
Я повернул в сторону, куда указывала стрелка с надписью «Зоопарк», только потому, что хотел посмотреть на зверей, — никакой другой причины не было. Я думал, что, увидев животных, подобно мне лишенных имени, я утешусь в своем горе. И еще я подумал, что времени у меня сколько угодно и куда его девать — не знаю.
В зоопарке было полным-полно школьников. От зверей шел тяжелый дух. Я решил идти, строго придерживаясь порядка номеров на указателях. Вокруг всех клеток, за исключением тех, где содержались птицы, на проволочных мусорных ящиках, скамейках, на которых были прикреплены рекламные щиты фармацевтических фирм, громоздились дети, размахивавшие коробками с едой. Особенно многолюдно было у клетки со львом, хотя он скрылся в логове и не показывался. Но никто не переходил к другой клетке: а вдруг, не успеешь отойти, лев тут же и выйдет! Эта мысль заставила и меня стоять у пустой клетки. Вдруг появился лев.
Он потянулся и зевнул, широко раскрыв пасть, — дети были в восторге. Лев посмотрел по сторонам и облизнулся.
— Нет, нас ему ни за что не съесть, — галдели ребятишки, с интересом разглядывая зверя, а тот с не меньшим интересом разглядывал детей.
Неожиданно наши со львом взгляды встретились. Он содрогнулся всем телом. Я почему-то затаил дыхание. Лев медленно направился в мою сторону. Он уперся мордой в прутья клетки и, слегка
