суета.
Короче, вернулся Миронов с похорон – лица на нём нет. Я подошёл, выразил, так сказать, свои соболезнования. А он мне шепотком, мол, земеля, вечером заходи в мастерскую.
После отбоя сели мы с Мироновым в его мастерской, выпили, закусили рижскими деликатесами. Я и спрашиваю:
– Бэн! А что с отцом случилось?
Смотрю – у него желваки на скулах ходят. Говорит:
– Я тебе, Миша, сначала эпизод из кинофильма расскажу. Вот, представь себе – латышский хуторок. С одной стороны лесок, с другой луг. В доме на кухне бреется русский майор в нижнем белье. Время от времени слышно, как пролетают самолёты, как вдалеке рвутся снаряды. И вдруг в кухню входит немецкий офицер. Пауза. Потом немец говорит:
– Ты не волнуйся, коллега. Я не буду стрелять. Война закончена. Гитлер капут. Я прилетел забрать свою женщину.
Русский отвечает по-немецки:
– Я не волнуюсь. Я бреюсь. А эта женщина моя, и я её не отдам.
И тут входит женщина с тазом белья в руках.
– Айна! – говорит немец. – Поехали со мной. Я на самолёте. Бросай всё и полетели. В Швеции нас уже ждут.
– Решай, Айна, – говорит майор по-русски. – Только помни, что у тебя есть отец и брат, и что их расстреляют.
– Я не поеду с тобой, Карл, – говорит Айна. – Я люблю Лёву и я жду от него ребёнка.
– Тогда немец козырнул и вышел. Взревели моторы и поднялся в воздух Мессершмидт с полянки.
– Хорошо, что мы в кусты мой самолёт загнали. А то бы шёл сейчас пешком, – сказал русский майор.
Я выпил водки и сказал Бэну, что кино, конечно, интересное, но всё это неправда.
– Как это неправда? – обиделся Миронов. – Айна – это моя мама. А русский майор... мой отец. Он после войны частенько к нам заезжал. Вот я и родился. У него таких, как я, детей было... четверо парней и одна девушка были на похоронах. И все усыновлённые. Более того. Мы получили богатое наследство. Но... я откажусь от наследства, Миша. И фамилию свою сменю. Как ты думаешь, Зариньш – это красиво будет?
Я сказал, что красиво, мы снова выпили, и я спросил:
– А что с Карлом?
– Я пробовал его разыскать, – ответил Бэн, закусывая. – Мне ответили, что он погиб в войну.
Он помолчал ещё и поставил точку в разговоре:
– Он застрелился, этот кабан. Он был директором авиазавода. А там взорвался один из цехов. Вот этот гад и застрелился.
Представляешь! Он насиловал мою маму! Он всю жизнь её насиловал! Сволочь. Мама мне сама об этом после поминок рассказала.
И тут, Боря, я понял, что на земле в самом деле стало одним Мироновым меньше и появился ещё один Зариньш.
Снова пронёсся истребитель, оставив за собой белесый след.
– Вот, и судите сами, Боря, к чему это я Вам рассказал. То ли о лётчиках, то ли о любви, то ли о том, как ненависть рождается...
Михал Михалыч тяжело поднялся со скамейки и пошёл в сторону своего nursing home.
Культурный отдых
Когда Иванов вышел на общую кухню, там уже топтались соседи. Пенсионеры Фёдор и Лиза были стариками чистенькими и мирными. Любили, чтобы их называли по имени-отчеству и тихо страдали алкоголизмом. И в этом, без сомнения, виновато было то, что магазин располагался как раз через дорогу от дома. А среди страждущих опохмелки мужиков, было немало принципиально непьющих из горлышка. И каждый знал – нужно стукнуть Фёдору Мироновичу в окошко и он вынесет стакан. За такой сервис хозяину посуды положено было налить. Поэтому уже к обеду Федя и Лиза не держались на ногах. Но сегодня – другое дело. Сегодня было воскресенье и магазин был закрыт.
– Выходной сегодня, – декларировал Фёдор Миронович, увидев Иванова, – Потому что сегодня будем культурно отдыхать. Скажи, Лизавета Антоновна.
– Чистая правда, – подтвердила Лиза. – Вот и племянница с мужем приехала. Настя, поздоровайся с Петром Иванычем.
Настя, рыхлая молодая женщина с глазами, подпорченными базедовой болезнью, протянула руку и басом представилась.
– Очень приятно, – сказал Иванов. Поставил чайник на плиту и пошёл к себе.
В коридоре его догнала Лизавета:
– Пётр Иваныч! Дорогой. Ты нам, как сын родной. Займи десятку до пенсии. Сам видишь – племянница с мужем приехали. Как не угостить? А тут как раз в аптеку дешёвый лосьон выбросили. Затаримся, и на пляж пойдём. Отдохнём культурно, как люди.
Иванов молча вынес требуемую купюру.
