– Еще не смотрел.
Он бросил ежемесячный итог на кофейный столик, не вскрывая. Он всегда был угнетен, возвращаясь из прошлой неудавшейся части своей жизни в действующую. Это было неизбежно, полагал он. И он всегда недооценивал талант Барбары вызвать у него ощущение, что он – мальчик на посылках.
Он прошел на кухню, где Энн уже наливала ему джин с тоником, пятьдесят на пятьдесят, – ее обычная панацея для него в такие дни.
– Чуть было не поймал тебя in flagrante, – сказал он с улыбкой.
– А?
– Чуть было не поймал тебя сегодня in flagrante с другим, – пояснил он.
– А! Так с кем же из них?
– Итальяшкой. Тонюсенькие усики, бархатная домашняя куртка, сигара, бокал с шампанским в лапе – вот с этим.
– Ах, с этим! – Но она все еще недоумевала. – С Энрико или с Антонио? У них у обоих усики, и они хлебают шампанское с утра до ночи.
– С Рикардо.
– Ах, с Рикардо!
«Ну же, Грэм, переходи к делу, – подумала она. – Не заставляй меня нервничать».
– С Рикардо Делвином.
– Делвином… Черт, Дик Делвин. Неужели ты видел «По ту сторону Луны»? Ужас, верно? И я была ужасна, ведь так?
– Просто неудачное распределение ролей. И сценарий писал не Фолкнер, так?
– Я сидела в постели в дурацких темных очках и сказала: «Я не хочу, чтобы это выплыло». Или что-то вроде. Звездная роль.
– Пожалуй, такой вариант лучше. Нет, ты сказала: «Я не желаю, чтобы это приобрело известность».
– Ну, я-то, во всяком случае, ее не приобрела. И я понесла кару за то, что была безнравственной женщиной.
– М-м-м-м-м.
– Но почему вы смотрели эту дрянь? Я думала, вы собирались пойти на какой-то фильм, где снимали школу Элис.
– Мы и собирались. Только сомневаюсь, что такой фильм вообще существует. Это… ну, полагаю, это была одна из шуточек Барбары.
– Долбнутая Барбара! Долбнутая Барбара!
– Только не мной, любимая.
– Нет, право же! Долбнутая Барбара. У тебя в неделю три часа, чтобы провести их с дочкой, и только, а она использует их, чтобы ужалить меня.
– Ну, вряд ли она об этом думала.
Он сам не верил своим словам.
– Тогда для чего же? Она просто хотела принудить тебя, чтобы ты увидел, как я скверно играю, и поставить тебя в неловкое положение перед Элис. Ты знаешь, как дети впечатлительны. И теперь Элис думает обо мне как об экранной девке.
– Ну, вряд ли. Она очень разумна.
– В ее возрасте разумными не бывают. Именно так я выгляжу в фильме, и именно это она думает. «Папа взял и женился на шлюхе, – завтра скажет она в школе подружкам. – Ваши папы все женаты на ваших мамах, а мой ушел, бросил мамочку и женился на шлюхе. Я видела ее в воскресенье. Настоящая ШЛЮХА!» – Энн изобразила подростковый ужас.
– Ничего подобного. И вряд ли она настолько знакома с этим словом, чтобы употреблять его, – ответил Грэм, но не убедил и себя.
– Ну, это ведь должно на нее подействовать, верно? Долбнутая Барбара, – повторила она, на этот раз словно подводя итог.
Грэм все еще испытывал легкий шок, когда Энн материлась. Он навсегда запомнил первый случай. Они шли по Странду в дождливый вечер, как вдруг она выдернула свою руку, остановилась, поглядела вниз на чулки сзади и сказала: «Твою мать». Она (а возможно, и он) забрызгала лодыжку грязной водой. Одну лодыжку, только и всего. Достаточно постирать колготки, и следа не останется, боли это не причиняло, было темно, так что никто ничего не заметил бы, и они возвращались домой, а не собирались куда-то. И тем не менее она сказала «твою мать». Вечер прошел так приятно, они отлично пообедали вдвоем, ни единой стычки, разговор не истощался, и все равно пара капель воды – и у нее вырвалось «твою мать». Так что она сказала бы, произойди что-нибудь серьезное? Если бы она сломала ногу или высадились бы русские?
Барбара никогда не употребляла такие слова. Грэм никогда не употреблял их, когда был с Барбарой. Во всяком случае, ничего, кроме «черт!», и то про себя.
В тот вечер, когда они пошли с Энн дальше по Странду, он мягко спросил.
– Что ты сказала бы, если бы высадились русские?
– А? Это угроза или обещание?
– Нет, я про другое: ты выругалась, когда забрызгала свои колготки. Вот я и подумал, что ты сказала бы, если бы сломала ногу, или высадились русские, или еще что-нибудь вроде.
– Грэм, – ответила она, подбирая слова, – вот когда случится, тогда и посмотрим.
Некоторое время дальше они шли в молчании.
– Полагаю, ты считаешь меня ханжой, но мне просто захотелось узнать.
– Ну, скажем, ты жил в ватке.
Больше они этой темы не касались, но Грэм не мог не заметить, как сам стал ругаться много чаще по мере того, как они с Энн становились все ближе друг другу. Сперва нерешительно, затем с облегчением, а затем со смаком. Теперь он матерился машинально, простым контрапунктом, как и все кругом. Ну а если и когда явятся русские, нужные слова тоже явятся сами собой.
– А как было сниматься в «По ту сторону Луны»? – спросил он теперь, когда они вечером вместе мыли посуду.
– Ну, похуже, чем в некоторых других. Много репетиций. Маленький бюджет, так что нам всем приходилось носить одни и те же костюмы. Помню, они переиначивали сценарий так, чтобы несколько эпизодов произошли в один и тот же день – и для того лишь, чтобы нам не надо было переодеваться.
– Ну а твой итальянский возлюбленный?
– Дик Делвин? Он был англичанином прямиком из Ист-Энда. И как будто пока еще особенно не прославился, верно? Собственно говоря, мне кажется, несколько недель назад я видела его в рекламе с бритвой. Он был милым. Не слишком талантливым, но милым. Играть не умел, а использовал, как он выражался, «силу взгляда». Как-то днем, когда мы не были заняты на съемках, сводил меня поиграть в шары. Шары!
– И… – Грэм, вытиравший посуду, отвернулся и принялся складывать салфетки, чтобы Энн, когда будет отвечать, не видела его глаза, – …у вас было?
– Ну да. (По звучанию ее голоса он понял, что она смотрит прямо на него.) Всего один раз, по- моему.
– Не больше, чем чихнуть?
– Примерно.
Грэм разгладил салфетки, взял чайную ложку, которую совершенно не требовалось мыть, отошел с ней к раковине и опустил в воду, одновременно поцеловал Энн в шею сбоку и слегка притворно чихнул. И снова поцеловал в то же место.
Ему нравилось, что она отвечает ему прямо и просто. Она никогда не мялась, не хитрила, не уклонялась. И никогда не вставала в позицию, на какую имела полное право, – «ты не заслуживаешь ответа». Она просто сказала ему, и все. Ему нравилось такое положение вещей: если он спрашивал, то узнавал, а если не спрашивал, то не узнавал. Очень просто. Он взял поднос с кофе и ушел в гостиную.
Энн была рада, что перестала играть, когда перестала – то есть за несколько лет до встречи с
