Вот и тебя взяли. Смешно по данному поводу страдать и посыпать голову пеплом… ведь берут не за что, а почему! Кто может знать? Быть может, настал твой черед, или просто так до кучи подгребли… ведь это же стихия! Смешно обижаться на дождь, разве не так? Так что сиди, мой друг, и предавайся философским штудиям, как истинный стоик…»
«Как не так! — отвечал я сам же себе. — Коли был бы я один, так и чего Бога гневить? Крыша над головой есть, положняк в шлюмке плещется (непонятное словосочетание. Прим. Переводчика), интересная компания — чего мне еще и желать? А какие в крестовской библиотеке книги! Правда, приносят тебе вместо Сервантеса самоучитель столярного ремесла, сиречь приложение к Библиотеке для чтения: «Как самому изготовiть домашнiй сервантъ»… но и в этом есть глубокий смысл, да…
Но… как же жена, ребеночек? Эх, эх…»
С досады пнув ни в чем неповинный высокий поребрик,[1] я взбежал по высоким, обледеневшим ступенькам крыльца и с усилием отворил дверь парадного.
Передо мной открылся привычный глухой холл первого этажа, без единой двери, зарешеченная шахта до сих пор не пущенного лифта, мимо которой убегали вверх и вниз широкие лестничные марши.
Вверх, это понятно! К жилим этажам, которые в нашем доме начинались со второго… а вот вниз лестница уходила к этажу цокольному, служебному, и на этой лестнице, как кондор, чувствующий падаль заранее, стояла в белоснежном фартуке поверх синей телогрейки наш дворник тетя Капа.
Завидев товарища Лациса, она истово прогнулась в пояснице и угодливо заглядывая ему в глаза, предложила:
— Ай понятые для обыску нужны? Мы завсегда готовые…слесаря из ЖЭКТа еще можно кликнуть.
— Таки не дождешься, ворона! — ласково ответил ей чекист.
Тетя Капа мгновенно построжела лицом, и поджав губы, пробурчала что-то вроде того, что вот, некоторые бывшие буржуины втроем цельную команту в светлых етажах занимают, а пролетарий опять в темном подвале слезы льет!
С-с-страдалица. Понаехали тут из Всеволжска, с сапожищами…и никакой это у неё не подвал! Ну, окна в её в служебной дворницкой комнате, верно, подоконником ниже уровня земли, но уж только на самую малость…и нефиг на мою комнату жалом водить! Перетопчется.
Громко топая и отдуваясь, мы с чекистом забрались наконец на самый верх. С лифтом, оно, конечно, здесь и хорошо! Вид из окна на загородные пейзажи открывается просто изумительный. С лифтом — здесь хорошо. Без лифта — плохо.
Да кому надо нам лифт пускать? Весь второй подъезд заселил Наркомпрос, ведомство традиционно безответно-безгласное… а потому и бесправное.
Достав из кармана плоский ригельный ключ, своими бороздками похожий на пилу, я просунул его в замочную скважину и сильно надавил. Замок щелкнул, и высокая входная дверь, своими коричневыми квадратами похожая на плитку шоколада фабрики имени Крупской, со скрипом отворилась… сколько раз давал себе зарок петли смазать! Так и не успел.
Наша квартира, как обычно, жила в этот вечерний час своей повседневной жизнью. Катался по коридору на трехколесном велосипеде Санёк из первой; стоял, держа под мышкой собственное сиденье для стульчака, в очереди у ретирады одетый в полосатую пижаму Сидор Евграфович из седьмой (а в туалете, уж наверное, сейчас хрипло стонал мучающийся запорами Нестор Петрович из пятой); во всех восьми комнатах громко и радостно звучали из репродукторов звонкие голоса узбекских пионеров, рапортующих о досрочной уборке хлопка (после которой они наконец, в конце ноября, сядут за парты); на кухне кипели кастрюли на всех четырех газовых плитах…
Я бочком протиснулся мимо Сидора Ефграфыча, учтиво ответив на его церемонный поклон, и осторожно заглянул в свою третью… Анютка, приложив палец к губам, прошлепала кожаными подошвами тапочек мне на встречу:
— Ш-ш-ш…только что уложила…а ты чего так рано? У тебя ведь сегодня еще в шаромыге часы? (ШРМ. Школа Рабочей молодежи. Прим. Редактора).
— Так это… — растерянно развел руками я. — Вот, уезжаю…
Глаза жены испуганно округлились:
— Уезжаешь? Куда? Зачем? Что, война?
— Какая война, что ты — постарался успокоить её я. — Это так, ненадолго… в командировку!
— Знаю я твои командировки! Вот в прошлый раз, тоже сказал, на секундочку в этот серый дом забегу — и все! А вернулся через три года, весь покоцанный…а я тебя тогда как дура до ночи ждала, все не уходила, пока меня милиционер не прогнал…
— Ну. не волнуйтесь, гражданочка! — встрял чекист. — Может статься, что вашего супруга я сегодня и назад привезу…
«Ага, ага… знаем мы ваши подходы ментовские! Подпиши здесь и здесь, признание облегчает душу… и увеличивает срок!» — пронеслось у меня в голове.
— Ладно, девочка моя, просто дай мне паспорт, ладно?
Жена недоуменно покачала головой, но послушно скользнула в комнату и через пару минут вышла с жестяной банкой из-под довоенного печенья в руках. На крышке был изображен уютный финский городок, похоже, Териоки…вейки на санках детей катают, елка наряженная стоит…рождественская сказка.
Достав из коробки серую книжицу, она дрожащей рукой протянула её мне…(«Всё она понимает! Сердцем чует.» — кольнуло в груди острой иголкой…)
Лацис перехватил её ладонь и положил мой паспорт в карман своего хромового пальто. Жена от ужаса прикрыла округлившийся в беззвучном крике рот ладошкой…
Надо её отвлечь.
— Милая, у нас деньги есть?
— Что?
— У нас дома деньги есть? — самым будничным тоном переспросил я.
— Деньги? Какие деньги…ах, деньги…деньги есть! Рублей сорок…
— Ну ежели чего, ты в школу к Сарре заскочи, я ей доверенность на получение зарплаты оставлял, она тебе выдаст…
— Если у вас денег нет, так я вам займу — неожиданно сказал вдруг Лацис и достал из кармана нетолстую пачку синеньких «летчиков», скрепленную позолоченным зажимом (Государственные казначейские билеты СССР, номиналом в пять рублей, на которых изображен летчик на фоне самолета. Прим. переводчика).
Жена испугалась еще больше.
Да и я несколько опешил! Было от чего…
— Нет, что Вы, что Вы… — залепетала Анюта. — У нас все есть…
— Чего есть? — удивился Лацис. — У вас супруг на две ставки в двух школах корячится, да еще по ночам магазин «Культтовары» сторожит. А у вас, значит, с деньгами все в порядке?
— Аня, не бери у него ничего… Спасибо, гражданин, но мы как — нибудь уж перебьёмся…
— Гордые, значит? Ну-ну… — непонятно проговорил Лацис, но деньги не убрал, а положил на столик под висящим на стене общеквартирным телефоном.
Поцеловав наспех Анюту, я поспешил ретироваться…долгие проводы, лишние слезы. А без ништяков я как-нито обойдусь В конце — концов, из «общего» отмаксают…
Когда мы уже выходили из парадного, нас догнал запыхавшийся Санек и протянул Лацису пачку его денег:
— Дяденька! Вы свои карбованцы забыли! — и тут же сунул мне в руку авоську, в которой лежали какие-то газетные свертки и кульки.
— Это чего, малой?
— Это Вам, дядя Володя, дядя Сидор на тюрьму дачку подогнал, пока вы с дядей ментозавром (Происходит от слова «мент». Полицейские Австро-Венгрии носили ментики, от этого и пошло. Прим. Переводчика) в коридоре базар терли! Ну, удачи!
Да, это точно дом работников системы народного образования. Ни убавить, ни прибавить…
