батальона «Валькьезе» сбегают вниз с холма, а за ними, немного поотстав, и остальные. Наш капитан бежит впереди, размахивая русским автоматом. Мы тоже пошли вперед, но пулемет раскалился, и Антонелли, схвативший его за ствол, обжег себе руки. Нас нагоняют остальные солдаты взвода. Прорываемся к первым избам, и несколько солдат забрасывают их ручными гранатами. С грохотом спускаются к селу немецкие танки. Едва танки въезжают в село, лежащие на броне немцы спрыгивают на землю. Стою и смотрю, как они занимают избы. Выбивают дверь ударом ноги, отскакивают в сторону, наставляют в проем автомат и осторожно заглядывают внутрь. Если видят охапки соломы, стреляют. Потом фонариком шарят по темным углам.
Я в одиночестве брожу по деревне. Жители почти все попрятались кто куда. Наши солдаты заходят в избы совсем иначе, чем немцы. Открывают двери и без страха переступают через порог. Натыкаюсь на патруль горных саперов. Удивляюсь, как они здесь очутились, испрашиваю у них о Рино.
— Он тут, с нами, — отвечают они. — Во всяком случае, был минуту назад.
И в этот момент я вижу Рино, который перебегает через дорогу. Он тоже меня увидел, и мы бросаемся друг к другу. Он нахлобучил каску почти на нос, в одной руке сжимает карабин, а другой обнимает меня за шею. Рино! Вижу перед собой мою юность, мое селение, родных Мы вместе учились в школе. Помню его еще совсем мальчишкой, и мне хочется его спросить, зачем он так быстро вырос. Но я не в силах выговорить ни слова. Он бросается кому-то на подмогу, и я снова остаюсь один. Вхожу в первую попавшуюся избу и тут же выбегаю на улицу. По деревне галопом мчится немецкий кавалерист и кричит:
— Руски панцер! Руски панцер!
А его настигает шум моторов. Слышу даже, как лязгают гусеницы, Я бледнею, мне хочется сжаться в комок и, словно мышь, юркнуть в нору. Прячусь за изгородью и сквозь щели вижу, как рядом, в метре от меня, проносятся русские танки. Сдерживаю дыхание. На каждом танке лежат русские солдаты с автоматами в руках. Впервые вижу их во время боя так близко. Они молоды, и лица у них не злые, а лишь суровые, бледные, напряженные. Они в полушубках. На голове шапки с красной звездой. Я должен был стрелять в них? Танков было три, один за другим они промчались мимо моей изгороди и исчезли. Я бросился в избу. Три молоденькие девушки заулыбались мне, пытаясь отвлечь меня от поисков съестного. Но я нашел молоко, выпил немного, в ящике обнаружил три банки варенья, галеты и масло. Все продукта были итальянские, унесенные, скорее всего, с какого-нибудь брошенного нами склада. Девушки, чуть не плача, умоляли меня ничего не брать. Я попытался объяснить им, что все это итальянские продукты, а не русские и потому я имею право их взять, К тому же я и мои товарищи голодны, Но девушки смотрели на меня глазами, полными слез, и я оставил им банку варенья и пачку масла. Все остальное забрал и вышел из избы. Девушки стояли, опустив глаза.
Я еще успел увидеть, как русские и немецкие танки обменивались последними залпами. Пока был в избе, я ничего не слышал. Позже я узнал, что немец-кавалерист успел предупредить немецкое танковое подразделение, которое стояло за деревней. И вот теперь все три русских танка горели, а на снегу видны были следы короткого боя: борозды от внезапных поворотов, вращения на одном месте, резких торможений, черные пятна солярки. Один из снарядов угодил в гусеницы, и они лежали на снегу, словно две черты на белом листе или как два обрубка только что живых конечностей — мрачное зрелище! Рядом с танками горели трупы танкистов. Один из немцев осторожно, чуть не ползком подобрался к ним и стал в упор стрелять каждому в затылок. Остальные немцы, стоявшие чуть поодаль, смеялись и фотографировали эту сцену. Они размахивали руками и переговаривались, показывая на следы недавнего боя. И вдруг из горящего русского танка по ним ударила автоматная очередь. Немцы мгновенно разлетелись в разные стороны, точно стая испуганных птиц. Двое влезли в свою машину и из орудия выстрелили по горящему танку. Снаряд попал в башню, и танк взлетел на воздух точно так, как иногда показывают в кино. Я стоял не очень далеко и все это видел, все русские солдаты, которые недавно проезжали мимо моего частокола, теперь лежали на снегу убитые.
Альпийские стрелки моего и других взводов собрались неподалеку, и я направился к ним. Роздал им те скудные припасы, которые отобрал у девушек, а себе взял галету и намазал ее маслом и вареньем. Капитан увидел это, подозвал и стал меня отчитывать при всех — сейчас, мол, не время есть и даже думать о еде. Похоже, его лихорадило, нашего капитана. Я ничего не ответил и отошел в сторону. Немного спустя капитан снова позвал меня.
— Дай и мне чего-нибудь пожевать.
Мы покидаем деревню. Я снова встретил Рино.
— Целое ведро молока выпил, — сказал он и улыбнулся.
Пересекаем замерзшее болото. Оно поросло высокой сухой травой, в которой нас могут ожидать любые сюрпризы, и потому мы движемся с превеликой осторожностью. Наша рота идет впереди, патрули Ченчи и Пендоли прочесывают местность, сразу за ними иду я со своим взводом, а следом — два других батальона шестого полка, батареи второго горного полка, батальоны пятого полка, и замыкает колонну бесконечная вереница солдат, отбившихся или отставших от своих частей. Итальянцы, венгры, немцы — раненые, обмороженные, голодные, безоружные.
На гребне холма показался русский танк и дал несколько залпов по колонне, но орудие девятнадцатой роты тут же открыло ответный огонь, и русский танк скрылся. Майор Бракки, наш капитан, немецкий офицер и майор артиллерии идут за нами и время от времени громко отдают приказы. Вскоре подходим к каким-то длинным баракам, скорее всего зернохранилищам. Из одного барака выскакивает группа людей. Они размахивают руками, что-то кричат и бегут к нам.
— Это наши, наши! — радостно кричим мы. В голове вихрем проносятся мысли, но сильнее всех предположений сам факт: «Это итальянцы, итальянские солдаты, и они пришли оттуда, с другой стороны. Значит, мы вырвались из окружения». Все сразу повеселели. Захотелось кувыркаться в снегу, прыгать. Антонелли что-то радостно закричал. Мы не идем, а летим к ним на крыльях и все-таки никак не можем долететь! Увы, радость длится всего несколько минут. Приблизившись, мы видим, что эти люди без оружия. Они обнимают нас. Всего их человек двести — триста. Из сумбурного разговора узнаем, что они были взяты в плен русскими и через щели в бараках следили за ходом боя. Когда бой начал складываться в нашу пользу, охранявшие их часовые бросили бараки. Нам хочется расспросить поподробнее, но майор Бракки пресекает все разговоры и отправляет недавних пленных в хвост колонны.
Уже вечер, а мы по-прежнему бредем по степи. На пути мы видим итальянских солдат, неподвижно, рядком лежащих в снегу. По цвету батальонных зрачков и по номерам я понял, что это солдаты горносаперных частей дивизии «Кунэенсе». Дорога тяжелая, скользкая; лед, отполированный ветром, слепит глаза,
— Держись, скоро дойдем до места.
Но сколько еще шагать? Теперь наш генерал тоже ехал с нами. Он обогнал нас на немецком броневике, остановился, оглядел нас и сказал:
— Молодцы, ребятки. — Мы проходили мимо, а он стоял и смотрел. Потом снова догнал нас и пошел вместе с нами, в колонне. Громко сказал, обращаясь ко всем: — Еще несколько часов ходьбы, и мы вырвемся из окружения. Совсем недалеко отсюда немецкий опорный пункт.
Один из моих товарищей наконец взял у меня и понес станковый пулемет. Мы изменили направление. Офицеры помрачнели, они говорят о том, что между нами и немецким опорным пунктом вклинилась русская часть.
До деревни мы добрались уже глубокой ночью. Мы выбились из сил, окоченели и совсем пали духом от голода и усталости. Ботинки звенят на ветру, как стекло. Даже письма в карманах шинели, которые мы не можем отправить, стали тяжелой ношей. «Вперед, ребятки, держитесь». Поленты бы нам и молока в теплой кухне. «Мы домой вернемся?» Вперед, держитесь… И мы валимся на землю. Но вот она, деревня, дотащились наконец.
Немецкие танки остановились у первых изб, мы направились к последним. Избы пусты, в деревне — никого. Двери на замках. Приходится сбивать. Печь в избе, куда мы вошли, еще горячая, но хозяев нет. Сама изба чистая, теплая. Перед иконами еще горит лампадка, на окнах занавески, на стенах
