Роберт Рид
Камуфляж1
I
Этот человек мужского пола жил здесь уже около тридцати двух лет. Соседи по авеню считали его бобылем, порой вспыльчивым, но никогда не хамящим без причины. Не многие имели возможность познакомиться поближе с его черным юмором и убийственным интеллектом, который, по слухам, угадывался во взгляде его темно-карих глаз. Ценители красоты утверждали, что мужчина не особенно привлекателен: лицо, мол, слегка асимметрично, шелушащаяся бугристая кожа жирновата, а каштановые волосы выглядят так, словно он собственноручно обкорнал их тупым ножом. И все же, если верить праздной болтовне, эта грубоватая внешность вызывала интерес некоторых дам. Для человека он был не слишком крупным экземпляром, зато многие считали, что мужчина отличается крепким телосложением, — возможно, из-за того, что он ходил выпрямив спину, расправив плечи и слегка наклонив голову, словно разглядывая что-то с большой высоты. Кое-кто высказывал предположение, что он родился в мире с высокой гравитацией, поскольку старые привычки, как известно, бессмертны. Или, быть может, это тело не являлось его настоящим телом, а душа все еще тосковала по тем дням, когда хозяин был великаном. Вокруг прошлого мужчины строились бесконечные предположения. Естественно, у него имелось имя, и все его знали. Обладал он и подробной биографией, которую без труда можно было найти в общедоступных источниках. Но, кроме того, существовала по меньшей мере дюжина альтернативных версий его прошлого и пережитых им невзгод. Его называли и поэтом-неудачником, и чертовски успешным поэтом, и беженцем, ускользнувшим из некой политической заварухи, — и, конечно же, не обошлось без намеков на криминал. Сомнений не оставляло только его вполне стабильное финансовое положение, но вопрос, откуда к мужчине текут денежки, являлся предметом горячих споров. Некоторые твердили, что дело в привалившем счастливчику наследстве. Другие делали ставку на удачу в азартных играх или прибыльные инвестиции в отдаленные колониальные миры. Как бы то ни было, загадочный человек мог позволить себе роскошь ничегонеделания, а за годы проживания на этой уединенной улочке он не раз помогал соседям безвозмездными ссудами, а иногда и кое-чем посущественнее.
Тридцать два года — не так уж и много. Тем более для существа, запросто путешествующего меж звездами. Большинство пассажиров Корабля и весь экипаж относились к нестареющим, вечным душам, стойким, не подверженным болезням, с усовершенствованным разумом, отличающимся стабильностью и глубочайшей памятью, готовой вместить миллион лет комфортного существования. Вот почему три десятилетия немногим отличались от вчерашнего дня, и вот почему еще век-другой, а то и все двадцать, местные будут называть своего соседа новичком.
Так уж устроена жизнь на борту Великого Корабля.
Миллионы таких же, или почти таких, проходов-авеню прорезали судно. Некоторые улицы, те, что покороче, можно было пройти за день, другие же не прерываясь тянулись на тысячи километров. Многие пустовали, оставаясь такими же темными и холодными, как в тот момент, когда люди обнаружили Великий Корабль. Но прочие дали приют пробудившим их людям и всяческим странноватым чужеземным пассажирам. Кто бы ни построил корабль — а была это, вероятно, древняя, давно вымершая раса, — судно, бесспорно, предназначалось для обитания самых разнообразных организмов. Другого звездолета, подобного Великому Кораблю, просто не. существовало: огромного, больше многих планет, необычайно надежного, переживающего эры в кружении между галактиками, и приятного на вид едва ли не каждому глазу.
Богатейшие жители тысяч миров буквально разыгрывали в лотерею удовольствие погрузиться на борт этого сказочного корабля, чтобы совершить полумиллионолетний межгалактический круиз. Даже самый бедный пассажир, проживающий в крохотной «каютке», глядя на величие своего грандиозного дома, чувствовал себя особенным, счастливым и благословенным.
Длина авеню, о которой идет речь, была почти сто километров, а ширина — около двухсот метров. Шла она слегка под уклон. Сточные воды неглубокой певучей рекой текли по гранитному полу цвета соли с перцем вот уже пятьдесят тысяч лет, выточив в камне канал. Местные возводили над ручьем мосты, а вдоль берегов расставляли кадки и горшки с землей, имитирующей почву бесчисленных миров, в которых что только не росло, — так что было где побаловать ноги. Большой горшок торчал и перед дверями мужчины — сосуд из керамической пены, стянутый отполированным до блеска ободом, клумба площадью в одну десятую гектара. Едва прибыв сюда, мужчина вытравил старые джунгли и посадил другие; впрочем, он явно не питал склонности к садоводству. За новыми растениями никто не ухаживал, их нещадно теснили сорняки и прочие зеленые самозванцы.
Вдоль края горшка тянулась неровная кайма льянос вибра — инопланетного цветка, известного своими дикими навязчивыми песнями.
— Надо бы выполоть этот сорняк, — говорил мужчина соседям. — Ненавижу шум.
И все же он не выдергивал ни сами ростки, ни маленькие голосовые коробочки. А после десятилетия- другого подобных жалоб соседи начали догадываться, что мужчина втайне наслаждается сложными, абсолютно чуждыми человеческому уху мелодиями.
Большинство его соседей являлись разумными, полностью автономными машинами. В начале путешествия эта улица была сдана в аренду благотворительному фонду, в задачу которого входило обеспечение жильем и средствами к существованию освобожденных механических рабов. Но за минувшие тысячелетия органические расы — в том числе пара янусиан ниже по течению и разросшееся семейство удальцов выше — вырубили в стенах собственные жилища.
Человек был холостяком, но ни в коем случае не отшельником.
Обеспечить настоящее одиночество не составило бы труда. Пусть на борту миллиарды пассажиров — все равно внутреннее пространство корабля изобилует никем не занятыми площадями и огромными пещерами, морями воды, аммиака и метана, а также резервуарами размером с луну, наполненными жидким водородом. Куча уголков пустует. Дешевая, манящая глушь ждет повсюду с распростертыми объятиями. Короткое путешествие в капсулкаре — и человек мог бы оказаться в глубине любого из шести необжитых мест, будь то скрытые в стенах акведуки канализации или лабиринт пещер, так и не нанесенных, по слухам, ни на одну карту. Но в настоящее время место обитания устраивало мужчину по нескольким причинам. Во- первых, он всегда мог сбежать куда угодно. Во-вторых, соседи. Машины неизменно бодры, к ним легко найти подход, они фонтанируют информацией, если знаешь, как с ними обращаться, и при этом они совершенно равнодушны к тонкостям органической жизни.
Давным-давно Памир жил отшельником. В те времена иного разумного выхода не существовало. Капитаны Корабля редко покидают пост, особенно многообещающие капитаны его ранга.
Он сам стал причиной собственного краха, сам — и с помощью инопланетянки.
Инопланетянки, ставшей его любовницей.
Она была гейанкой, беженкой, и Памир нарушил несколько правил, помогая ей найти пристанище в самых недрах корабля. Но на поиски бросился еще один гейанец, и в итоге оба этих очень странных существа едва не погибли. Кораблю ничего не угрожало, но кое-какое важное оборудование оказалось уничтожено, так что, с трудом уладив ситуацию, Памир растворился среди населения звездолета, дожидаясь, как говорится, когда горизонт очистится.
Тысячи лет практически не изменили его статуса. Судя по слухам, Старший Штурман перестал искать беглеца. Молва утверждала, что два, три или четыре выхода с корабля зарегистрировали высадку отщепенца в различных колониальных мирах. Или что он умер какой-то мерзкой смертью. Лучшая, самая доброжелательная сплетня поместила его в малюсенькую ледяную пещерку. Мол, контрабандисты убили его и замуровали тело в стеклянной гробнице, а после веков без еды и воздуха иссохший каркас прекратил попытки исцелиться. Памир превратился в слепой разум, запертый в окаменевшем трупе, а контрабандистов в конечном счете поймали и допросили лучшие в своей области специалисты. После применения жестких мер бандиты сознались в убийстве печально известного опозоренного капитана, хотя точное место их преступления так и не было — и уже никогда не будет — установлено.
