Артем Андреевич Болотин
Мечта на обломках
Глава 1. Побег…от славы
Спать отчего-то не хотелось. То ли усталости не было, то ли еще от чего, но факт на лицо — уже третий час ворочаюсь с боку на бок, а все бесполезно. То мысль дурацкая в голове засядет, и пока ее не обмозгуешь со всех сторон, она тебе покоя не даст. То узор причудливый от теней деревьев на потолке увижу, и сон как-то сам уступает место живому интересу. А то и вовсе настанет жуткая пустота, от которой не то, что спать, от которой страшно становится.
А если честно, я и не пытаюсь уснуть — боюсь, проще говоря. Каждую ночь, едва я смыкаю глаза, на меня всей своей исполинской тяжестью наваливаются кошмары, виденья, сумасшедшие сны и прочая ерундятина, которая больше изводит, нежели прибавляет сил. Вот и получается, что от сна толку нет. Остается только бодрствовать, думать, мечтать и не позволять скуке и отчаянию засесть у себя в душе.
Вдруг откуда-то неподалеку раздался гулкий, словно раскаты грома, храп.
Проклятый Будда! Слоны и то тише храпят!
И словно в подтверждение моих мыслей с нижней койки послышалось недовольное сопение и постанывание Рузвельта, а вечно заводной Элвис, внезапно умолк и сладко причмокивая, накрыл голову подушкой.
Дурдом! — Скажете Вы, и окажетесь совершенно правы — это психушка в самом ярком ее проявлении. Белые стены, пол и потолок, казарменный стиль так же в комплекте, осталось только приправить кучкой психов и дюжиной санитаров-амбалов, что налево и направо раскидываются глупыми шутками.
Идиллия! — Скажет Коберкович, наш главврач и с нежной улыбкой накачает кого-нибудь транквилизаторами, от которых помутнеет в глазах, отнимутся все части тела, а во рту появится ужасный привкус дохлых котов.
Кошмар! — Скажу я. И даже не потому, что я рядовой псих, который считает себя здоровым, а потому что я действительно здоров. Как бы бредово это ни звучало. Конечно, все так говорят, но дело даже не в этом, как объяснить то, что я не знаю своего знаменитого имени, например? Или что я делаю в этом отделении? И вдобавок то, что прекрасно понимаю, что не знаменит, и до мелочей помню свою, не знаменитую жизнь?
Ну, или хотя бы то, что меня не мучают приступы дурацкого бреда, не сводят судороги и не мерещатся галлюцинации? Хотя может это все одна большая галлюцинация? Хе, хе, хе…
Слишком много нестыковок, вот что я могу смело заявить.
Честно говоря, только сейчас, совершенно недавно, меня посетила одна гениальная мысль о том, что пора покинуть это э…, с вашего позволения, заведение. Как? — Спросите Вы. А вот так! — отвечу я. Все очень просто — побег.
Да, да, да, не нужно аплодисментов, именно эту, затертую до нестерпимого блеска идею обдумывает мой измученный мозг уже третий день. И надобно заметить — небезуспешно. Общий план, конечно, оформился давно, был заверен и отправлен в печать. Остались только приятные мелочи, которые пощекочут нервы, как мне, так и моим тюремщикам. Как Вам, к примеру, похищение собственного личного дела из кабинета Коберковича? Или предстоящая драка в столовой?
Красота! Это увековечит мое имя в стенах этого места. Обо мне станут слагать легенды и повести, а может, и поставят памятник, причем еще при жизни… Ой, что-то я заговорился. Давайте прямо к делу.
С этой мыслью я снова перевернулся на другой бок, и со счастливым выражением лица принялся дожидаться утра.
Утро наступило быстро. К моему удивлению.
Знаменитости приняли очередную порцию розовых пилюль и под веселые комментарии санитаров принялись ожидать похода в столовую.
Когда, наконец, раздалось заветное ' На обед!', как обычно, всех хорошенько обыскали, и по одному проводили в общий зал.
Столовая! От одного этого слова на душе становилось тепло. Нет, не потому что я обжора, а скорей из-за того, что именно здесь происходит большинство интересностей, и именно тут можно увести то, что мне нужно — кусок проволоки, которая осталась тут с момента окончания в этой комнате ремонта.
Вскоре передо мной оказалась моя порция, взглянув на которую моя улыбка медленно сползла. Вареная скумбрия, какой удар, — как истосковался по ней мой голодный больной желудок. Вот и пожалуйста вам, чем не причина для побега? Изо дня в день одно и тоже — жареная скумбрия, вареная скумбрия, жареная, вареная… Прямо издевательство какое-то, причем моральное в большей степени. Я кольнул золотистый бок рыбины вилкой и поморщился — слава Богу, хоть тебя есть не нужно, а вот наваристую пшенку, увы, придется, потому, что неизвестно когда мне представится возможность 'дозаправиться'.
Проглотив свой завтрак, стараясь не замечать вкуса, я обратил свое внимание на Элвиса. Он не успел прожевать и половины порции, и, не теряя времени, я метнул в него рыбу. Получив столь неожиданный подарок в спину, певец обернулся, сверкая глазами, и вопрошающим взглядом посмотрел на меня.
Ну и что он ожидал увидеть? Вот скажите мне? Показывать пальцем на кого-нибудь, конечно, нехорошо, но я все же пренебрег этим правилом, и показал в сторону Линкольна.
Вы знаете, что я уважаю в этих людях? Нет? Это страстную жажду действий, и отсутствие лишних вопросов.
Элвис, словно тигр, бросился на предполагаемого обидчика, и первый дал ему по роже. И, как говорится — понеслась. Политики принялись грубо избивать любителей музыки, и наоборот — музыканты элегантно политиков. Естественно сие безобразие не осталось без внимания лихой гвардии блюстителей покоя — санитаров. Они тут же влетели в кувыркающуюся кучу, а я спрятал проволоку в разрез на подошве и отскочил в сторону, мол, я тут не причем.
Немного помятых, но довольных завтраком нас обыскали на наличие острых предметов и проводили обратно в жилую комнату.
Вечер прошел спокойно, предоставив мне возможность смастерить очень удобную и маленькую отмычку. Она легко пряталась в рукаве, под воротником и много где еще, так что с местом ее пребывания у меня не должно возникнуть проблем.
За окном наступала ночь. Она медленно наползала на перламутровое небо, словно фантастические лианы, окрашивая его в темно-синие цвета. Некоторое время она игриво мерцала, позволяла проскальзывать тоненьким солнечным лучам, но вскоре окончательно вступила в свои права и наступила ночь. Темная и непроглядная.
Сегодня побег. И ни о чем другом думать больше не хотелось.
Я перевернулся на другой бок, и подумал о том, что я стану делать, после того как убегу.
Первым делом допишу свой рассказ, конечно. Я говорил вам, что я писатель? Нет?! Как же я так? Но ничего, сейчас я исправлю свое допущение.
До того, как меня забрали в больницу, я работал самым обычным продавцом в магазине. Долгое время жил один, был самым обычным рядовым горожанином. Ел, спал, работал, смотрел телевизор, развлекался с друзьями. Однако многое, ведь, в жизни происходит как-то неожиданно, спонтанно, и главное столь резко и беспощадно, что вслед за одним событием следуют и другие, меняющие понятие о жизни, да и саму ее тоже. Просто, однажды вечером, я взял лист бумаги, и, словно бы повинуясь странному порыву, написал несколько строк о том, что первым пришло на ум. Перечитывая написанное, меня словно молния ударила. В один миг все перевернулось с ног на голову, и я понял… А что, собственно понял? Даже странно, но объяснить не могу. Все равно, что если бы доисторический австралопитек понял устройство
