Операция выбор Ы!

самих вещей, которыми обладаешь, а из долбанной реакции окружающих на твое обладание этими вещами. Эти взгляды, улыбки и разговоры доведут тебя до ручки… Ну, ладно, я — похуист… Могу в шортах к заказчику запереться, и то… А ты себя сожрешь…

— Ну, ты же знаешь мои обстоятельства. Ребенок…

— Я все знаю, все обстоятельства. Я не об обстоятельствах, я о тебе. Сможешь ли ты? Не получится ли, что ты всех потом будешь попрекать своим самоотречением, героизмом и, блядь, любовью? Можно ведь пожить и в бардаке немного… Не обязательно жилы из себя тянуть… Твоей домашней разрухи ни кто не увидит. А как ты из своей колымаги вылезаешь, видят все каждый день… Да ладно, чего это я тебя агитирую. Тебе решать. Но ты мое мнение спросил, я и завелся.

— Да правильно все, правильно…

Разговор затих, а я поймал себя на мысли, что моя убедительность основывается на той отстраненности от проблемы, которая придает особый энтузиазм в раздаче советов. Такой легкости не бывает, когда действительно сочувствуешь и сопереживаешь. Особенно сладко вещать, когда есть надежда, что тебя минет чаша сия.

Остаток дороги мы слушали «Дайр Стрейтс», иногда перекидываясь фразами по поводу дел нашей общей фирмы, нового офис-менеджера по имени Юля, ее несомненных достоинств, некоторых недостатков фигуры, плохих дорог, установки в офисе новых телефонов, дерьмового качества мобильной связи, сауны в которой мы не были сто лет, знакомых проституток, моего желания приобрести форд «Фокус», плохих дорог, новых заказов, возможных перевыборов мэра, плохих дорог, бросания курить и проблемы накопления первого миллиона долларов.

К концу поездки Андрюха повеселел, ремонт отодвинулся в завтрашний день, продажа машины перестала довлеть своей неизбежностью, а зависть от возможной покупки мною нового автомобиля на время утихла. Дождь, начинавший моросить, прекратился. Я не стал даже включать «дворники» и мелкие капли на лобовом стекле искрились, попадая в свет встречных машин, фонарей и светофоров. Мы въехали в город. Загадочный, цветной и мокрый. Дома меня ждали жена, две собаки, интернет-друзья, чай и телевизор. Второй раз за день я ощутил радостное спокойствие за свою жизнь.

Пора обратиться к доктору Г.!

… А хрустальные березы разбросали ворох листьев.
Листьев бархатных и влажных не похожих ни на что.
Пахнет грустными грибами и надеждами на счастье,
Что так быстро умирают, если только будет дождь.

Если только будет слякоть — все попрячутся в витрины
Лужи разожгут неоном. И закурят. И запьют.
Только нас с тобой не пустят. Будем мы шататься мимо.
Разбивать цветные капли и вдыхать сырой бензин.

Я подвез Андрюху к его «Судзучке» и отправился домой. Заезжая во внутренний двор, где оставлял на ночь машину, не смотря на дорогие диски и предупреждения страхового агента; по лобовому стеклу хлестнули висящие на растянутой поперек двора проволоке шерстяные панталоны страшного голубого цвета — собственность сумасшедшей соседки — с многозначительными пятнами. Они тут висели и в дождь и в зной, и иногда, неделями, пугая прохожих своими размерами. Периодически, к ним присоединялись бесформенный лифчик и бывшая майка. При дневном свете натюрморт своим натурализмом напоминал послевоенный дворик, изображенный сильно пьющим художником-соцреалистом, которого бьет жена за нехватку в семье денег.

В подъезде было темно и я начал судорожно набирать на двух мобильниках номер жены, пытаясь сообщить, что я уже под дверью, пора открывать. Звонок не работал со времен Ремонта в моей квартире, ключи я забыл в офисе, жена дверь открывать не торопилась, собаки в коридоре выказывали свою преданность скачками и лаем, я уронил телефон (слава, Богу, тот, что похуже!), нашел его в темноте на лестнице, и отлетевшую заднюю крышку, и батарею, и старый окурок, клочья кошачьей шерсти. Дверь открылась, собаки бросились на встречу, по красным глазам жены я понял, что последние несколько часов она провела возле компьютера.

— Не могла телефон найти, закинула куда-то, — объяснила она задержку.

Я кивнул, занятый экипировкой питбуля в прогулочную сбрую.

— Я не голодный, поел с Андрюхой в Севастополе. Сделай мне, пожалуйста, чай с мятой. И вылезай из Интернета. Моя очередь.

Вторая собака — русский спаниель — грустно смотрела на нашу суету.

Когда с собаками гуляет жена, первым выходит именно спаниель, когда я — питбуль. Недавно я нашел в этом великую справедливость и великий же — смысл.

Я делал это подсознательно, назло всему американскому феминизму (американский питбультерьер — сука, а русский спаниель — кобель), всем этим засушенным бизнес-леди, зря тратящим деньги на депиляцию и операции по омоложению, готовым отдать все за крепкого дееспособного мужика, а убивающим время на судебные заседания (кто там кого вперед пропустил, или за зад ущипнул!) и скучные немноголюдные демонстрации, а ночью — слезы в подушку, а утром, перед зеркалом — еще хуже, но волю в кулак, туфли на низком каблуке, в глазах дамасская сталь, и вообще, мужики — скоты. А их мужчины давно превратились в задроченых роботов-карьеристов, невыносимо лояльных к тем, кто выше по иерархической лестнице, и несносных по отношению к более мелким роботам-лузерам. А кто роботом не стал (лузер!) — эволюционировал в биомассу, отрыгивающую пивную вонь и назойливый аромат соуса, придающего котлете вкус настоящей, приготовленной на открытом огне. Особо ловкие ударились в педерастию, делая вид, что все окружающее их не касается, они эстеты и пошли все на хуй! И все вместе — роботы-лузеры, роботы-миллионеры, неебаные феминистки, гамбургеропоклонники, педерасты-эстеты, псевдопассионарная молодежь, престарелые хиппи — верят, что наличие зеленых бумажек и есть подтверждение существования личной свободы.

И русский спаниель не скулит, он мужик, он понимает, что даму надо пропускать вперед, даже если лопается мочевой пузырь, даже если она не заслуживает внимания и подаст на тебя в суд за это. Его предки охотились на уток в поместьях своих господ, а эти господа знали о женщинах все, и любили их, иногда уважали, стрелялись из за них на дуэлях и в бархатных кабинетах, проматывали казенные деньги, пили шампанское до свинячьего визга, а утром — как огурец!. И собаки видели это, и запомнили лучше людей, и теперь они носители этой информации. Я люблю этих злых породистых дворян.

Пока я выгуливал зверей, супруга, кроме чая, заставила стол котлетами, супами и салатами (когда только успела?!). Не будучи голодным (севастопольская пицца переварится дня через три), я попробовал все, что было приготовлено, параллельно проверяя электронную почту, выслушивая от жены последние новости, подкармливал собак, рассказывал о делах на работе и пытался втолковать по телефону новому менеджеру, что завтра рабочий день.

На интернетовском проекте «ОТВЕТЫ» царила вечерняя суета. Пришли большой толпой суицидники, одни призывая следовать за собой, другие — демонстрировали налет обреченности на своих малоинтересных фигурах. Нескольких подростков интересовали смысл жизни, вероятность встречи с пришельцами и жизнь на Марсе. Старожилы проекта лениво отписывались, новички — активно отвечали. Я поискал знакомых, нашел., и мы обменялись любезностями. Сегодня мне было лень строить из себя циника-интеллектуала, и я углубился в общение с людьми, которые мне были приятны и интересны. Диалоговые окна тренькали и мигали, я стучал по клавиатуре, Касперский отбивал хакерские атаки, провайдер потирал руки, считая прибыль, а я завис при мысли о том, что год назад смеялся над живущими в Сети, считая их закомплексованными неудачниками, компьютерными маньяками и бесполезными насекомыми. Виртуальный мир засосал меня с победным наслаждением. С таким чувством в средние века