нет ли? Я же сноходец, управляю снами, вхожу в чужие, изменяю, направляю. Да, мне не убежать. И пусть краем уха слышу, что это всё подстроено и заманил меня Нэт, но… Нэт — мой Хранитель, он не зря здесь. Он не вернулся, не смог вернуться, потому что умер, но у него хватило сил прорваться, стать знамением. Я понимаю, это сон. И я могу… проснуться.
— Нет, девочка. Уже не можешь, — голос. Такой знакомый и чужой. Ведь это я, другая я, лик сноходца.
— Нет, девочка, я — не ты. Тебе наврали. Ты — Творец. И я не сумел тебя спасти. Но еще поборюсь, еще попробую вернуть. А пока — это тебе.
— Что это за книга?
— Изумрудная скрижаль.
— Но её страницы пусты!
— Ты сама их напишешь.
Крыло ангела ощерилось лезвиями мечей, закрывая меня от очередного кошмара, из которого удалось выскочить, так и не познав его. Крыло ангела. Хм… тебе не стать моим щитом, ты не сумеешь. Зато я могу сделать тебя своим мечом. И это кому-то ой как не понравится.
Выныриваю из послесна. Утро. Мне удалось не умереть, не увидеть уничтожение еще одной её. Её душа на йоту стала крепче. Что ж, мироздание, мы еще поборемся, я ещё узнаю твои тайны. У меня нет щита. Я поднимаю меч. И я верну её. Сейчас.
Эпилог
Ты не спросишь, каким инеем мне снова присыпало волосы. Ты смеёшься, разглядывая мою пёструю чёлку, говоришь, что не такой, как все. Отчасти ты прав: все седеют с висков, а я с чёлки. И вроде рановато, но беспокойная рыжесть всё чаще перемежается серебряными нитями. Ты не спросишь, почему снова серые, промолчишь о том, что мечтаешь увидеть сиреневый взгляд, густо расцвеченный солнечными искрами. Ты не помнишь, когда в последний раз видел радость во мне, хоть смеюсь часто. И не спрашиваешь — почему. Знаешь ответ. Он вычерчен, выпестован на кончиках моих пальцев, испещренных бликами отзвука звёзд. Ты знаешь — кто я. Потому и считаешь вопросы неуместными. И глотаешь мою ядовитую истину, наполняясь ею, пресыщаясь. Иногда начинает казаться, что ненавидишь. А может, просто ревнуешь. К тому, что в моей жизни есть нечто более важное, чем ты. Более нужное, чем ты. Более настоящее, чем я. Она. И забываешь, что всё это — для неё. В такие моменты понимания ты презираешь звездную пыль моих вдохов. Одним лишь взглядом грозишься уйти. Не уйдешь. Не посмеешь, не сможешь. Ведь это именно я придумал тебя, соткал из нитей дождя, нарисовал дыханием, вылепил из своего сердца, поселив в твоем теле осколок её души. Наверное, тебе кажется, что я жесток. Но видишь иней в моих волосах и понимаешь, какой болью мне дался, какой ценой я продолжаю тебя жить, выпестовав из сумрака рассвета мира. Нам сложно вместе, но врозь совсем нельзя. Иначе никогда мой взгляд не станет тем лиловым, что болит в тебе, иначе никогда твоих крыльев, что так терзающее рвут то, что было некогда моей душой. И я горю. Касаюсь твоего огня, воспламеняясь, взрываюсь сверхновой и… снова золотистая пыльца сыплется на пергамент, вычерчивая новые абрисы, рисуя только мне понятные символы и знаки. Пытаешься предугадать, что подарю на этот раз. Но никогда не спрашиваешь. Я снова беспощаден. Выдергиваю огненное перо из твоих крыльев, обмакиваю в разверзнутую вену, как в чернильницу. Ты вздрагиваешь, словно я рисую твоей кровью, а не своей. Обзываешь обидным словом и разворачиваешься спиной, раскачиваясь на жердочке. Так выражаешь презрение. Что я могу сказать? Молчу. Разве могу донести мысль, как это невероятно сложно — рисовать для тебя вселенную? И волнительно. Мой маленький капризный Крылатый. Так осуждающе пофыркиваешь. Знаю, виноват. Нельзя создавать кого-то из своего собственного сердца. Тебе всегда за меня больно. И всегда обидно, что я так и не научился делать правильные чернила. Но лавка миров давно закрыта, обанкротилась. Это весьма нерентабельная профессия — быть Творцом. Таких фанатиков осталось мало, впрочем, если верить лавочнику — вовсе не осталось. Вот и приходится пользоваться тем, что есть под руками. Ты уж прости за перья, без них никак. Я ведь не она. Не беда, что на пергамент приходится пускать собственную кожу. Беда, когда ты вспыхиваешь, оседая горсткой пепла. Знаю, всё равно вернешься, но в такие моменты мне бесконечно одиноко. Ты не переживай так, новая нарастёт. Я же бессмертный, не стану слабее от подобных мелочей. Это смешно и немного грустно — быть последним бессмертным. И куда только все делись? Не умирают ведь. Только уходят навсегда. Куда уходят? Да в чернила. Но я последние забрал перед закрытием лавки. Это что же получается, все исписались, все бессмертные? Нет-нет, так не пойдёт, я так не согласен. Ведь если ничего не сделать, то… и я закончусь? А она? Какой-то странный круг. Кажется, я запутался. Ведь если я уйду, то кто станет выводить новые созвездия? Так ведь и небосклон погаснет. А ты еще спрашиваешь, откуда иней. Нет, не спрашиваешь. Молчишь. Но взгляд говорит больше, чем слова. Волнуешься. Вот глупый. Я же бессмертный, помнишь? Я не уйду. Что буду делать? Хм, дай подумать. А еще дай вот это пёрышко. Что я опять задумал? Да так, пустяк. Тебе понравится. Пора вернуться к своему предназначению, ведь это сумею только я. Что делаю? Да просто создаю Творцов.
