— Меня уже оправдали.
Собеседник откровенно усмехнулся:
— Денис Вячеславович? Вы и правда настолько наивны? Это был ваш первый суд. Главная военная прокуратора, естественно, обжаловала приговор. И все для вас начнется сначала. Только уже без присяжных.
— Не имеют права!
— Да ну?! А если Конституционный суд вынесет определение, что преступления на территории Чечни вообще не могут рассматриваться присяжными заседателями? А так, скорее всего, и будет. Я больше того вам скажу — и власти, и демократы — либералы — все судами присяжных вообще крайне недовольны. Знали бы, что произойдет — не затевались бы.
— Почему?
— Очень просто. Присяжные оказались плохо управляемы. Либералы, как мне почему-то кажется, ведь я их неплохо изучил, подумали, что смогут вертеть присяжными своим красноречием. Ничего подобного! Либералам вообще свойственно переоценивать свои способности.
Оказалось, что заседатели из народа к красноречию глухи… Власть вообще непонятно на что рассчитывала — на то, что присяжные будут вникать в суть статей действующего законодательства? Смешно… Судят эти люди, так скажем, по собственным представлениям о справедливости. Кое-кто утверждает, что по «понятиям». Но это — дело вкуса. А результат такой, как вы, видимо, правильно рассчитали. В судебном процессе с участием присяжных заседателей «военные против чеченцев» у последних нет абсолютно никаких шансов на победу. Но больше вам такой возможности не предоставят… Осудят вас «правильные» профессиональные судьи, и получите вы такой срок, что мама не горюй! Вы ведь всего лишь пешка в большой игре за власть и деньги. Власти сейчас понадобились французские деньги и помощь — вас кинут им как кость.
Денис защелкал пальцами — он всегда делал так, когда очень нервничал.
— Вы даже знаете, кому я нужен как жертва? — спросил он, впрочем, не ожидая ответа. Так спросил, время потянуть.
— Примерно знаю, — неожиданно ответил Владимир Иванович. — Но вы их не знаете. Их фамилии, видите ли, не на слуху. Так что они вам ничего не скажут.
Денис впился ногтями в ладонь. Новый суд! Скорее всего — реальный срок. Тюрьма… Память тут же подбросила горестные лица матери и отца. Жизнь на зоне. Много — много лет на зоне… А может, все-таки врет товарищ? Почему он должен ему верить? Кто он такой, вообще, черт возьми?!
— Кто вы такой и что вам от меня нужно? Зачем вы меня предупреждаете? Если, конечно, то, что вы говорите, не выдумка?
Владимир Иванович серьезно, с какой-то даже печалью, слегка наклонив голову набок, рассматривал Дениса, постукивая пальцами по столу.
— Вы нам нужны, — сказал он. — Ничего такого документального или материального в подтверждение моих слов я не могу вам показать. Вам остается верить мне на слово. Мы предлагаем вам свободу и жизнь, наполненную смыслом. Вы можете выбрать тюрьму. Другого варианта у вас сейчас попросту не существует. Хотите, верьте — хотите, нет.
Весь вагон уже спал. За окном царила чернота. В купе горели только ночники.
— У нас есть время до утра, — сказал Владимир Иванович. — Если до четырех часов вы не примете решение, я уйду. И дальше ваша судьба нас не интересует.
— Какое решение?
— Вы должны уйти со мной.
— А кто это «мы»? Вы все время говорите «мы». Кто — «мы»?
— Наша небольшая, но очень вредная организация. Мы решили, что вы нам подходите.
— Почему?
— Хотите объяснения? Извольте! — ввернул Владимир Иванович старорежимный оборот. Чувствовалось, что он совершенно спокоен, абсолютно хладнокровен, и не находит в происходящем ничего удивительного или странного.
— Нам нужны исполнители, — продолжил он. — Но нам нужны не любые исполнители. Нам нужны, как это говорится, идейные. Которые будут работать не за страх, не из жадности, а именно за совесть. В соответствии с внутренними убеждениями. Найти таких людей в наше продажное время очень нелегко.
Денис покрутил головой, словно воротник хэбэ душил ему шею. Хотя это было невозможно хотя бы потому, что тот был расстегнут.
— Вы приняли очень серьезное решение там — под Ца-Ведено. Ведь это был ваш личный выбор. Вы, видимо, пафосно говоря, сначала подумали о Родине — с большой буквы, а потом о себе. Пристрелить Глюка — это был осознанный и не рядовой выбор.
Денис вскинулся. Владимир Иванович даже не дал ему открыть рот.
— Я читал ваше дело, — просто сказал он.
Денис опустился обратно:
— Вы настолько влиятельны?
— Да не так чтобы уж… Просто в наше время продается все. Вопрос в сумме. А деньги у нас есть. Так что я знаю правду, и вашу выдуманную историю можете мне не рассказывать. Тем более что там у вас концы с концами все равно не сходятся… Мы навели о вас очень серьезные справки. Доскональнейшие. И пришли к выводу, что вы нам подходите. И вовсе не место вам в вонючей тюряге за то, что мы как раз очень даже одобряем.
Денисом начала овладевать какая-то апатия. Возможно потому, что было уже очень поздно, а вся эта лавина чудовищной информации требовала времени для осмысления и, как минимум, свежей головы.
— Вы хотите из меня киллера сделать, что ли? — в упор спросил он. — Типа Никиты?
— Вы, наверное, насмотрелись тупого голливудского дерьма? — холодно вопросом на вопрос ответил Владимир Иванович. — Вы, видимо, действительно устали. Я же сказал вам — нам нужны идейные. Наемники ненадежны. Они такие же автоматы как и прочее оружие — в чьих руках находятся, тот их и использует. А нам нужны фанатики идеи.
— Я похож на фанатика?
— Станете. У вас есть все предпосылки, а мы вам поможем.
— А мои товарищи? Вы их тоже будете спасать?
Слово «спасать» прозвучало несколько иронично.
— Нет, не будем, — еще холоднее ответил собеседник. — Мы не занимаемся благотворительностью. И они нам не подходят. Ваши рядовые слишком молоды, и, простите, бестолковы. Без стержня. У прапорщика — семья. Это большая помеха в нашем деле… Вот у вас даже девушки нет.
— Вы и это знаете? — Казалось, Денис потерял способность удивляться, но эта точность деталей его просто сразила наповал.
— Даже более того, — засмеялся во все свои тридцать два зуба «Федор Двинятин», блеснув очками как фарами, — мы в курсе о вашей коллекции солдатиков.
Денис поднял руки вверх:
— Все, сдаюсь!.. Но я ведь могу подумать?
— Да, — ответил Владимир Иванович, взглянув на часы. — У вас еще час. И все. Потом либо мы сходим с поезда вместе, либо я ухожу один. А вам придется заново осваивать камеры.
Этот удар был очень точным. В камеру Денис не хотел ни при каких обстоятельствах. Ни при каких! Ему уже и так казалось, что у него начинается клаустрофобия, хорошо, вовремя выпустили. Но пройти все это заново?!
А самое главное… Самое главное, что Максимов с каким-то восхитительным ужасом сознавал, что он не жалеет о том, что сделал под Ца-Ведено. Что сломал свою военную карьеру, да что карьеру — жизнь сломал! Но как только он вспоминал кадры из тех кассет, а потом то, как убивал поганого лягушатника… Он снова чувствовал глубокое, подсознательное, на уровне рефлексов — удовлетворение. Видит Бог, он повторил бы это снова.
Однажды ему приснился сон. Он снова убивал Глюка, но чувствовал себя совсем не собой. Нет! Он был карающей дланью Господней. Весь день Денис ходил под впечатлением…
