Только сейчас, уже подходя к своему дому, я понял, как я устал за пять лет свой кошмарной работы без единого отпуска в фирме с двусмысленным названием «Арк-Ан», то есть АРКадий АНисько — так зовут моего шефа.
У открытой двери парадной курил охранник. С парадной у нас теперь живут очень крутые люди. Им очень понравился вдруг исторический центр после Ульянок и Гражданок. Они резко повысили свой культурный уровень. Охранник покосился на меня и захлопнул парадную.
Мне теперь не туда. Мне теперь под арку во двор и налево, на черную лестницу. Я с трудом набрал на кодовом замке четыре цифры и ногой распахнул дверь. На меня дохнуло сырой, вонючей прохладой. Лампочка в подъезде не горела, и я придержал дверь, чтобы по привычке заглянуть в почтовый ящик. Я уже забыл свою жену, честное слово. Но по непонятной привычке ждал от нее весточки. Может, она объяснит мне наконец, чем я перед ней провинился. Придерживая ногой дверь, чтобы не захлопнулась, я стал открывать ключом почтовый яшик и вдруг почувствовал спиной, что на меня кто-то упорно смотрит, а когда я машинально оглянулся, увидел, что человек в черной маске не смотрит, а сосредоточенно целится мне в затылок. Я вскрикнул и кубарем выкатился через раскрытую дверь. Дверь захлопнулась. Выстрела я не слышал. Я увидел, как на моих глазах на закрытой двери образовалась сквозная дырка ниже кодового замка. В долю секунды я понял, что значит первое июня, хруст разрываемых на части бумаг и почему мне не пишет жена…
Я выскочил из-под арки на темную набережную. Я хотел постучаться в парадную. Но вспомнил суровый взгляд охранника. В черном тоннеле арки раздались быстрые шаги и голоса. Я не помня себя побежал. Я бежал к Невскому.
Я знаю с детства все проходные дворы на Мойке. Но сейчас дома на набережной заселили крутые люди и ворота дворов закрылись на кодовые замки и перестали быть проходными. И я бежал к Невскому, к единственной освещенной улице. Я бежал по узкому тротуару у самой решетки набережной. Итальянский галстук весело развевался за моим левым плечом, как собачий язык. У моего дома взревел двигатель. Я замер. Взвизгнув протекторами, от парадной рванул ко мне черный широкий джип. Осветил меня фарами. И я побежал снова, уверяя себя зачем-то: «Я-то при чем? Я-то вообще ничего не знаю!»
Они ехали за мной не торопясь, издеваясь. Они понимали, что мне от них никуда не деться на безлюдной темной набережной. Фары обжигали мне спину. Я стал задыхаться. Они наслаждались моей беспомощностью под мощное урчание своего двигателя. Я бежал из последних сил и проклинал себя за скупость. Мангуст месяц назад предлагал мне восьмизарядную новенькую «Беретту-90» всего за тонну зеленых. А я все думал, что я не при чем. Я не оценил свою жизнь даже в тонну зеленых! Идиот! А Мангуст уже месяц назад знал, что и меня достанут.
Полоса света их фар стала длинней — они меня догоняли. Им надоело со мной играть. Они уже отомстили мне за свой промах в подъезде. Я из последних сил прибавил темпа. И вдруг впереди ровная, как струна, решетка набережной изогнулась и преградила мне путь. Под прямым углом. Я остановился, задыхаясь. А джип за моей спиной начал разгон. Они даже стрелять в меня не хотели. Они просто прижмут меня к решетке, въехав на тротуар. Раздавят, как таракана. Я заорал дико и перепрыгнул решетку. Фары пролетели мимо.
Я упал в гулкую мокрую яму спуска, больно ударившись коленями о гранит. У самого моего лица ласково плескалась Мойка. (Я не понял с испуга, что перила, преградившие мне путь, — спуск к реке.)
Джип, проскочив спуск, остановился. Я промокнул горячее лицо холодной речной водой. Джип наверху злорадно заурчал и стал задом подъезжать к ступеням. Они даже не выскочили из машины. Знали, что мне отсюда не уйти. В этой черной мокрой яме я был как в мышеловке. Я заметался по мокрому спуску, подвывая в злой тоске: «А-ах, крокодилы, бегемоты…» И вдруг! Вдруг слева от себя за гранитным углом я заметил белую корму катера. Наверху хлопнули дверцы джипа. И я, не раздумывая, животом повалился на спасительную корму, отпихивая катер ногами по воде — подальше за угол.
Они подошли к спуску, заглянули в темноту:
— Пусто, — сказал один. — Никого.
— Никуда он не мог уйти,— успокоил другой.— Спускайся. Я сверху подстрахую.
По ступеням застучали осторожные шаги. Задыхаясь, я огляделся. Катер был привязан к чугунному кольцу набережной новеньким белым тросом. Я взялся за трос и оттянул катер от спуска до отказа. Теперь корму со спуска не увидишь.
Бандит остановился за углом в каком-то метре от меня.
Я лихорадочно стал отвязывать катер от чугунного кольца причала. Но кто-то взял меня за плечо. Я оглянулся. На меня немигающими желтыми глазами внимательно смотрело бледное, как луна, лицо в морской фуражке. Я вздрогнул.
— Ну? — хрипло спросил киллер, что остался на набережной.
— Пусто, — раздраженно ответил голос совсем рядом от меня.
— Утопился он, что ли, с испугу? — верхний начал спускаться к реке.
Мы с бледнолицым капитаном молча смотрели друг на друга. Наконец он подмигнул мне обоими глазами сразу и спросил шепотом:
— Покатаемся?
Я быстро кивнул.
Капитан наклонился к моему уху:
— Сколько дашь?
— Сколько попросишь, — ответил я ему одними губами.
Бледнолицый опять моргнул обоими глазами и дернул новенький трос. Морской узел развязался зараз. Катер кормой тихо шлепнулся о гранит набережной.
— Здесь! Он на катере! — заорал бандит, высовываясь из-за угла.
— Стреляй! — орал верхний, время каблуками по ступеням.
Бледнолицый капитан с ходу врубил обороты. Катер присел и прыгнул, ревя, на середину реки, окатив низкий спуск волной. Выстрела я опять не услышал. Прямо передо мной в белой стене рубки на глазах появилась черная дырочка.
— Ёк макарёк, — вскрикнул капитан и дал полный газ.
2
Спаситель
Я никогда в жизни не катался на катерах по нашим гранитным речкам. Я считал это уделом приезжих провинциалов, иностранцев и пьяных гуляк. Я даже представить себе не мог, какое это колоссальное наслаждение! Катер несся к Фонтанке, как торпедоносец в атаку, и узкий гранитный коридор набережной и резкие изгибы реки добавляли веселого ужаса. Только теперь я понял, почему так дико орут туристы на ночной Мойке в июне.
Город высоко над тобой. Ты как на дне колодца. Стены домов по разным берегам будто склоняются друг к другу. Чуть не падают на тебя. В узком просвете неба между домами прыгает в облаках луна. Ну, просто райское наслаждение!
Город, небо, весь мир — там наверху. А ты несешься по глади Стикса, как называли древние реку мертвых. Высоко над головой почти срослись кроны деревьев. Справа — Михайловский сад, слева — бульвар Марсова поля. Черная пауза Садового моста, короткая, как склейка на кинопленке. И новый кадр — справа острая игла Михайловского замка насквозь пронзает зеленую луну.
Адское наслаждение!
Наш белоснежный катер вылетел на Фонтанку у Пантелеймоновского моста. Развернулся, заглушил двигатель, закачался на поднятой им же самим волне. Всю эту безумную гонку капитан стоял спиной ко мне
