существовал. И была у него дочь. Только она в первые же дни революции удрала за границу. Глебов знал генерала Гордеева. И дочь его знал. Ростом, статностью, гордой осанкой они с Вероникой были схожи. А кто в неразберихе тех лет станет допытываться, та девушка или не та… Дочь генерала, ну и ладно. Содержанка богатого адвоката — чудесно. Во всяком случае, когда Глебов и Вероника поселились в Приморске, французские и английские офицеры весьма отмечали красивую мадемуазель. Покровитель ее оказался покладист, часто закатывал ужины и обеды для господ офицеров. А у них униженно выпрашивал одного: в случае чего переправить его и мадемуазель Веронику за границу. Те, похлопывая его по спине, обещали.
Так обстояло дело внешне. А на самом деле и Глебов и Вероника, казавшиеся такими невозмутимо спокойными, ходили по острию ножа. Если бы их истинное лицо и причастие к подполью раскрылось, их лощеные знакомцы не пощадили бы ни сэра Глебова, ни мадемуазель Веронику.
Но этого не случилось. Для Глебова и Вероники работа в подполье окончилась вполне благополучно. И даже дерзкая операция с освобождением Рубцова удалась.
Румянцев написал в Ленинград. Глебов откликнулся тотчас же, сообщив, что он немедленно выезжает. И выехал. О гибели Глебова Василий не сообщил Рубцовой. Зачем? И без того ей нелегко. Просто сказал, что Глебов сейчас выехать не может, но обещал приехать обязательно.
Когда Мамедов вернулся из Москвы, дело Рубцовой не сдвинулось с мертвой точки. Румянцев был отстранен от ведения следствия, а затем и вообще уволен из органов.
Дело Рубцовой передали начальнику отдела, в котором работал Румянцев.
И на этот раз Веронике Викторовне повезло. Новый следователь, как и Румянцев, оказался не просто исполнителем, а думающим, умным чекистом. Внимательно изучив все, что сделал Румянцев в ходе расследования, он склонен был признать правоту лейтенанта. Так и доложил Мамедову. Тот на сей раз отмахнулся: во время поездки в Москву выяснилось, что ему грозят очень серьезные неприятности за жестокость и бездушие, и даже, если бы «дело Рубцовой» выгорело, это бы его не спасло.
Мамедов был снят с должности начальника управления.
А еще через некоторое время началась война.
«Дело» Рубцовой таяло так же быстро, как и возникло. В конце первой недели войны был арестован Бекбулаев в момент, когда подавал сигналы фашистским самолетам. Бекбулаев оказался не только отъявленным негодяем, но и трусом. Он знал прекрасно, что в условиях военного времени расправа с ним может быть короткой. И его охватил животный, отчаянный страх за свою жизнь. Погибнуть теперь, когда вот-вот осуществятся его долголетние мечты, казалось Бекбулаеву нелепым. Надо выкарабкаться во что бы то ни стало, любой ценой затянуть следствие, выиграть время… Он сознался, что по заданию иностранной разведки убил Глебова.
Бывший богач, ярый приверженец националистической татарской организации «Курултай», Бекбулаев еще в 1921 году был завербован немецкой разведкой. После разгрома Антанты Бекбулаев затаился. Очень долгое время его хозяева не напоминали о себе. И только незадолго до войны он получил задание. Помимо сбора шпионских сведений, в его задачи входила компрометация честных советских людей, в первую очередь из числа партийного актива. Почему он оклеветал именно Рубцову, сам Бекбулаев не мог объяснить. Они жили по соседству несколько лет. После смерти мужа Рубцова переехала в Тополевск. Он видел эту женщину каждый день. Видимо, его попросту раздражала гордая уверенность ее в завтрашнем дне, ее честность, непримиримость ко всему отрицательному, грязному.
Может, все-таки и не поднялась бы у Бекбулаева рука на Рубцову, не встреться он с Мультиным. Прошлое этого человека было довольно темным. И хотя он и говорил, что был участником первого подполья, Бекбулаев ему не верил. Мультин и намекнул как-то Бекбулаеву, что никакая эта самая Вероника не подпольщица, не большевичка, а просто опытная авантюристка. В двадцатом году в Приморске на набережной под руку с офицерами прохаживалась, а теперь — скажи, какая идейная стала. Это была весьма слабая зацепка. Но… если попробовать? Чем он рискует? Его дело сообщить, куда следует, а там разберутся.
Так Вероника Рубцова была причислена к разряду врагов народа.
После освобождения Вероника Викторовна вернулась в Приморск, поселилась в прежней квартире, которая оказалась незанятой. Немцы были уже близко от города. Эвакуироваться Рубцовой не удалось.
А через несколько дней после захвата города фашистами на улице совершенно случайно Вероника Викторовна встретила старого друга своего мужа майора армейской разведки Петрова.
Она бы не узнала Петрова, не окликни он ее. Первый их разговор был полон недомолвок. Петров сказал только, что волей обстоятельств застрял в этом городе, где у него нет ни одного знакомого, что чувствует себя выбитым из колеи, совершенно одиноким.
Вероника выслушала его молча, вопросов не задавала. Но пригласила зайти к ней как-нибудь вечерком. После нескольких бесед с Рубцовой Петров стал откровенней. А когда окончательно убедился, что этой женщине можно доверять, попросил помогать ему.
Вероника Викторовна согласилась без малейшего колебания.
Вскоре после захвата города фашисты стали подтягивать к нему войска. Рубцова получила первое задание: войти в доверие к немецкому командованию и по возможности устроиться на работу в штаб.
О неудавшейся операции по захвату Петрова, о его таинственном исчезновении Рубцова услышала от Бергера.
Она хорошо знала Приморск, знала, что в овражке, где был потерян след Петрова, есть несколько очень глубоких ям. Когда-то давно там копали глину. С тех пор ямы успели, наверное, густо зарасти тисом. Если это так, то исчезновение майора может оказаться не столь уж таинственным.
Вечером следующего дня Вероника Викторовна вместе с Романцом нашли Петрова и, дождавшись ночи, перенесли майора на квартиру Рубцовой. Два дня он пролежал в ее комнате. Теперь Петров был в безопасности.
Вот и вся правда о Веронике Рубцовой, бесстрашном советском человеке с гордой, сильной душой.
Глава тринадцатая
КОХА ПОДОЗРЕВАЮТ
Когда на следующее утро Курт Кох пришел в интендантское управление, никто и заподозрить бы не мог, что обер-лейтенант провел две почти бессонные ночи. Впрочем, если приглядеться… Но кто бы стал приглядываться — не до того было. Городская управа, где помещалось интендантство, в то утро гудела, как растревоженный улей. Еще бы! Произошли такие события!
Не успел Курт Кох появиться, как к нему бросился бледный, взволнованный Бергер.
— О, Курт, наконец-то вы… Вас вызывает Розенберг. Он рвет и мечет. Вас ожидают неприятности.
— Но что произошло?
— Как, вы ничего не знаете? Но ведь вы вчера были в штабе вечером.
— Ну и что? Когда мы с Вадлером уходили оттуда, там было все спокойно.
— Какое там спокойно! Исчез Краузе. Часовой сказал, что его вызвал какой-то гестаповец. Думали — в Тополевск. Но утром генерал позвонил в Тополевск, и оттуда ответили, что ничего не знают и вообще вчера вечером в Приморск никто не ездил. Понимаете? Но это не все. Кто-то разболтал или выкрал приказ, который находился в сейфе Розенберга… Подробностей я еще не знаю. Но предстоящая операция на фронте, вероятно, стала известна врагу. Неужели вы не слышали, как на рассвете бомбили побережье! Как раз там, где сконцентрированы наши войска. Мы понесли колоссальные потери.
— Признаться, я ничего не слышал — утренний сон так крепок. То, что вы рассказали о событиях ночи, — прямо-таки эпизод из детективного романа, — покачал головой Кох. — А зачем я понадобился фон Розенбергу?
— Не знаю. Видимо, он хочет спросить у вас, не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного, когда были вчера в штабе. И все же я вам не завидую, уж больно генерал зол.
