Рубцова! Об этом Вадлер и решил рассказать Розенбергу и затем с его согласия передать дело в гестапо. Но и тут обошлось без него.
И с Куртом Кохом чепуха получилась. Конечно, Вадлер далек был от подозрений, что Кох — советский разведчик. Он считал его английским шпионом. Но этот человек знал прошлое Вадлера, которое сам Вадлер хотел забыть и скрыть от новых своих хозяев. Коха надо было убрать. И когда Вадлер встретил его в кабинете Розенберга, а наутро узнал о пропаже Краузе и истории с сейфом, он не сомневался в том, что Курт попал в ловушку. И решил выдать его, Вадлера.
И вот все рухнуло, все. Как кричал на него Розенберг, когда Рубцову увели. Он-де такой жалкий подонок, предатель, смел заподозрить в чем-то немецкого офицера и рекомендовал ему, генералу, эту большевичку. Вадлер было заикнулся, что он почти разоблачил Рубцову, но Розенберг и слушать его не стал. Выгнал. Теперь, вероятно, о новой должности и думать нечего. Что-то с ним будет? Правда, остается еще эта русская с радиостанцией. Но этого мало, очень мало.
И Курт Кох теперь возненавидит его. И, конечно, расскажет все Розенбергу. Кругом плохо, кругом…
Однако на этом не кончились все неожиданные и неприятные сюрпризы для господина Вадлера. Вечером на квартире его посетил незваный гость — Курт Кох, собственной персоной. Вадлер глазам своим не поверил, не знал, что и думать.
Не обращая внимания на удивление Вадлера, Курт подошел к столу, поставил на него две бутылки коньяку.
— Ну, а закуска, Вадлер, у вас, наверное, найдется. — И не дожидаясь ответа: — Давайте побеседуем по душам… Что же вы молчите? Неужели не разделяете моего столь откровенно высказанного желания?
— Садитесь, обер-лейтенант, — вяло проговорил Вадлер. — Только я не представляю, о чем мы с вами будем беседовать?
— О, вот как! До сих пор мы без труда находили темы.
— Бывает, господин обер-лейтенант, так, что у человека нет настроения к пространным излияниям. Хочется ему одиночества, — Вадлеру действительно сейчас больше всего хотелось остаться одному. Хватит с него загадок.
— Плюньте, Вадлер. Уверяю вас, после первой же рюмки коньяку ваше желание одиночества испарится. Как будто и не было его. И тогда я вам стану просто необходим.
Вадлер неохотно присел к столу, неохотно взял наполненную Куртом рюмку. Кох оказался прав: после второй рюмки подполковник заметно оживился, глаза его заблестели.
— Ну вот видите, — прервал затянувшееся молчание Курт, — вам, клянусь головой, уже хочется говорить. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на некоторые из моих вопросов. Во-первых, за что вы меня ненавидите, Вадлер? Что я сделал вам плохого? — и, не замечая протестующего жеста Вадлера, продолжал: — Я всегда высказывал вам самое доброе расположение. И оно, как вам известно, не оставалось чисто словесным. Я не злоупотреблял ни разу теми сведениями в отношении вас, которыми располагаю. А мог бы сделать это, хотя бы в порядке самозащиты, когда вы сумели убедить Розенберга в том, что я открывал сейф.
— Я не убеждал его. Он сам заподозрил вас. Но эта Рубцова тут же разбила его подозрение.
— Фрау Рубцова? Вот уж не ожидал! И каким образом ей удалось это сделать?
— А таким, что все это время она дурачила меня и Розенберга, эта ловкая баба. Таким образом, сама, представьте, сама рассказала, что она вовсе не та, за кого себя выдавала, — не аристократка, не дочь генерала, а большевичка…
— Не кричите, Вадлер, — поморщился Кох, — ну и что же сделали с Рубцовой, если не секрет?
— Какой там теперь секрет? Отвезли сегодня в гестапо, в Тополевск. Там с ней поговорят…
Румянцев узнал все, что ему было надо. Видимо, для Вероники Викторовны сейчас ничего сделать ему не удастся. Надо скорей выбираться из города, тогда, может быть, вместе с Грозным они что-нибудь предпримут.
— Ну, а та девушка, которую я видел в вашем кабинете, что она?
— О, ее я надежно упрятал. Завтра утром поговорю с ней…
— Нет, Вадлер, вы поговорите с ней сегодня, сейчас! Позвоните немедленно в полицию, попросите привезти эту девушку сюда и оставить у вас.
— Шутите, господин обер-лейтенант? — Вадлер сразу протрезвел, он почувствовал, как дохнула на него смертельная опасность. Надо действовать решительно и хладнокровно. — Вы много позволяете себе, Кох. Конечно, вам известны кое-какие мои прошлые ошибки. Вы хотите сыграть на них, погубить меня? Скажите, зачем вам это нужно?
— Ваши прошлые ошибки? Пусть это именуется так. Да, они мне известны. Из этого вы сделали заключение, что я связан с вашими прошлыми хозяевами, что я продался им так же, как и вы некогда. Вы очень легко в это поверили, и здесь нет ничего удивительного. Предатель легко верит в предательство другого… Вам и не пришло в голову иное: что есть люди, для которых Родина — святое. Которые во имя своей Родины жертвуют всем, даже жизнью. Вам, конечно, не пришло это в голову, потому что вы не понимаете этих людей и никогда не поймете их.
— Что вы хотите сказать, господин Кох? — голос Вадлера прерывался, глаза с ужасом смотрели на Румянцева, руки дрожали. Он был невыразимо жалок.
— Что я хочу сказать? А не приходило ли вам в голову, Вадлер, что я — советский разведчик? Что…
Вадлер приподнялся со стула.
— Вы, конечно, шутите, Кох? — глаза его округлились от страха. — Быть не может… чтобы это оказалось правдой… Все, что угодно…
— Нет, я не шучу, Вадлер. А вы — сидите, сидите.
Только теперь Вадлер заметил, что его собеседник держит в руке пистолет.
Вадлер сидел растерянный, раздавленный. Умолять, просить пощады? Он знал, что это бесполезно. Сопротивляться? Но как сопротивляться под дулом пистолета? Надо прежде всего оттянуть время. А там видно будет.
— Скажите, а если я сделаю все: вызову эту девушку сюда, на квартиру, и дам возможность вам вместе с ней уйти, тогда… Тогда я могу надеяться?
— Не торгуйтесь, Вадлер, не время.
— Но я должен знать.
— Если вы сделаете все, чего я требую от вас, то этим сохраните себе жизнь. Но смотрите, Вадлер, если вы…
— О да, конечно, я сделаю все, — засуетился Вадлер, понимая, что это единственный выход.
Вадлер подошел к телефону, взялся за трубку. Румянцев стоял тут же, следя за каждым его жестом, за каждым словом Вадлера.
…В ожидании Гали Румянцев ходил по комнате, не спуская с Вадлера глаз. Тот сидел у стола, плечи его были вяло опущены, глаза закрыты. Он думал, напряженно, лихорадочно обдумывал, как ему поступить. Он добился оттяжки, небольшой передышки, это хорошо. А что, если попробовать… Ведь военный трибунал тоже не блестящая перспектива.
За дверью послышались шаги, затем стук. Вадлер встрепенулся, взглянул на Румянцева. Тот убрал пистолет, опустился в кресло, принял небрежную позу, кивнул Вадлеру.
— Да, входите, — громко проговорил тот. Дверь распахнулась, в комнату втолкнули Галю. Она пошатнулась, но удержалась на ногах. Едва сдержавшись, чтобы сейчас же не броситься к ней, Румянцев сказал Вадлеру:
— Я полагаю, господин подполковник, сопровождающий может идти?
И тут Вадлер вдруг вскочил, бросился к двери, закричал:
— Стреляйте, стреляйте в него! Стреляйте же!
Для конвоира это было полной неожиданностью. Он оторопел. Сухо щелкнул выстрел, затем второй. Полицейский, схватившись за живот, застонал и медленно сел на пол, не издав ни звука. Вадлер метнулся
