что бледнели даже закалённые жители центра. А собак в лесах хватало на всех, и это было единственное, в чем ГНИИПИ никогда не испытывал нехватки.
Необходимо отметить, что гнииповцы прекрасно отдавали себе отчёт в предосудительности своей основной деятельности. Государство строго пресекало все до единого поступки гнииповцев. Гнииповец, повинный в стоянии в подворотне, карался семью годами общения — этот термин объясняется ниже, а пока его можно понимать как высшую меру. Гнииповец, заподозренный в образе мыслей, карался сотней годов общения; уличённые в публичном или приватном исполнении песни «Семь лет не жрал я, братцы» получали двести годов; уличенные в исполнении песни «Сто дет не жрал я, братцы» получали четыреста годов; уличённые в исполнении песни «Всю жисть не жрал я, братцы» получали девятьсот годов, и так далее. Эксперты точно определяли на суде, сколько именно лет не жрал обвиняемый, так что обвинение в крамоле часто сопровождалось обвинением в клевете. Нельзя сказать, чтобы суровые меры против крамолы не давали эффекта. Но почти всегда на улицах громко горланил какой-либо маниак, уведомляя общественность о том, сколько лет он не жрал.
После первых легендарных гнииповских повелителей власть была захвачена сыном неизвестного отца Феофаном. Считалось, что это произошло вследствие государственного переворота. О природе этого переворота говорилось только, что он был невиданный в истории. Сделанные в разные времена разъяснения о других качествах переворота надо считать независимыми одно от другого и никакого отношения к реальному событию не имеющими. Номинально Феофан Гниипович не носил титула, но считался благодетелем. Неизвестно даже, был ли он сыном своего отца, поскольку злые языки обвиняли близнецов, потомков предполагаемого отца, в акте прелюбодеяния и кровосмешения, произведенном во чреве родительницы и подарившем ГНИИПИ плод в лице благодетеля. Это очень запутанная история и никому неясно, сколько годов могут дать за повышенный к ней интерес.
Феофан произвёл сына, наречённого Митькой. Митька, по прозвищу Окаянный, настолько виртуозно, а главное, непрестанно действовал топором, что его оказалось целесообразным содержать в специальной башне на окраине города. Все же иногда он вырывался оттуда. Одна из первых непреложно зарегистрированных в истории неурядиц связана именно с этой особенностью быта наследника.
В городе объявился некто, тоже называвший себя Митькой. В доказательство он вырубил топором шесть улиц и продолжал рубать далее. Для пресечения злодеяний самозванца из башни был выпущен истинный, самонаводившийся на врага Митька. Страшен был миг, когда оба Митьки, со свистом рассекая воздух топорами, помчались друг на друга. В строго рассчитанной загодя точке пересечения, так называемой митимитической точке, один Митька прикончил другого. Радостная атмосфера народного возбуждения и почтительный трепет, внушаемый победителем, помешали достоверной идентификации личности оставшегося в живых Митьки. Он был объявлен настоящим и при помощи сложнейших технических средств — отражения от хитроумно расположенных камней — водворен на место. Труп убитого Митьки загадочно исчез.
С той поры не иссякал поток злоумышленников, пытавшихся под личиной восстановления справедливости пробраться к кормилу власти. Все они утверждали, что законность попрана, что настоящий Митька убит, еле успев пробормотать политическое завещание, и что в башне сидит узурпатор. Находились и такие кандидаты в воспреемники, которые знали, что содержалось в политическом завещании. Обычно в передаче воспреемника это были требования сведения счётов с другими воспреемниками.
Узаконенной формой наказания граждан за их проступки — впрочем, это называлось не наказанием, а контролем — было общение граждан с Митькой. Таким образом, в ГНИИПИ, самом гуманном государстве мира, вообще не было наказания. Назначенного на общение пихали в башню, Дмитрий Феофанович просыпался и хватался за топор, после чего следовал контроль. Хотя на всё это уходило не более двух десятых секунды, сроки контроля устанавливались разные, в зависимости от тяжести проступка, от минуты до восьмидесяти тысяч годов /так кодекс расценил исполнение песни «Уж видать не пожрать мне, братцы»/. Гуманности системы контроля с целью исправления при отсутствии кары посвящены многие тома. После окончания срока контроля генеральный секретарь при Митьке выкрикивает имя исправленного и предлагает выходить. Отсутствие реакции на приглашение расценивается как отказ на основе желания продолжать исправление; продление срока общения тут же протоколируется.
В ту же эпоху становления государственности действовали или начинали действовать прочие гиганты на историческом поприще. Профессор Хер Малафеевич Прахарягин был чемпионом впуклища по гульбе с кистенем. Его персона часто интерпретируется как воплощение истинно гнииповского начала. Васька Жареный, парень с Нижней Убиваевки, стал национальным героем ГНИИПИ, так как, отличаясь невероятной отвагой, однажды, во время очередного выхода Митьки — явления стихийного — не испугался ринуться на наследника с финским ножиком. Мотивы атаки Васька выразил криком «Ну, псина интилигентная!», что было равносильно тягчайшему обвинению. За интилигентность кодекс устанавливал срок сорок тысяч годов. Контакта Митьки и Васьки не произошло — Митька отразился от оставшегося с прошлых времен камня, убежал в леса и уснул, после чего специальной командой был отправлен к месту жительства. Васька Жареный позже погиб в стычке с дикой коровой — эта древняя молодецкая забава небезопасна. Профессор Жирмабеш заведывал кафедрой 9-бис — но о нём, о ней и о многом другом речь пойдёт ниже.
Глава 2. Фауна и флора великого острова
Солнца свет! Небес сиянье!
С влажным чем-то губ слиянье!
Даль колышется морская,
Запах моря испуская!
Расцветают злак и овощ;
Пасти жадные разинув,
Стаи жаждущих чудовищ
Поспешают в магазины.
Фауна великого острова была и остаётся скоплением неисчислимого множества тварей, среди которых нет ни одной общественно-полезной. С самого первого дня, как только первый человек был, под раскаты брызжущего солнечным оптимизмом хохота наблюдателей, сожран первым медведем, не затихала борьба между гнииповцами и их животными. Это борьба суровая, безжалостная, принципиальная, много раз оболганная в печати и иными способами. Это борьба, вторгающаяся и в политические сферы, борьба, не закончившаяся и до сего дня. Только учитывая всё сказанное, можно пытаться дать очерк гнииповской зоологии и при этом не угодить в западню био-механистических представлений.
На розовой заре бытия борьба эта была еще патриархальной по форме и проявлялась чаще всего в демонстрациях неиссякаемой мощи гнииповского животного мира. Воды в те годы кипели и бурлили от натиска китов, кашалотов, акул, дракул, меч-рыбы, пилы-рыбы, топор-рыбы, колун-рыбы, рыбы-пружины, рыбы-мешка, рыбы-уди, рыбы-уди-а-то-схаваю, рыбы-логарифмической-линейки, рыбы-рыбы, рыбы-рыбы- пилы, огромных рыб — главрыбы и замглаврыбы, осьминогов, осьмидесятиногов, осьмидесяти-осьминогов, бегемонтов, гигипотамтов, крокоидолов и ракообразных. Воздух свистел, разрезаемый крылами драконов, демонов, стервятников, птицы-мымры и ещё жуткого чудища, способного унести в небеса, а там и заглотать целого слона — гнииповского соловья. В полях бесчинствовали существа, расследование по делу каковых составляет предмет энтомологии. Кишмя кишели стихии острова всяческими паразитами: гнииповской вшой, царским скропиёном, гонококком, стрептококком, стафилококком, бациллами чумы, холеры, проказы, сифилиса, бленорреи и весьма распространенной бациллой перелома берцовой кости — здоровенным щетинистым зверем в добрый пуд весом, тем не менее виртуозно пролезавшим через любые бактериологические фильтры. В глубинах озёр и морей бесновался планктон — хорошо организованная сила, порою выступавшая как самостоятельная политическая партия. В лесах стоял непрестанный вой от
