не забыл?
— Не забыл, — вздохнул Венька и отстукал первый пункт: «Интервью, газета „Губернский вестник“. — Но учти, я это делаю не бескорыстно!
Кто бы сомневался!
— И что ты потребуешь взамен? Родину продать? Или душу? — проявила я любознательность и придвинула к себе верхний из сложенных на Венькином столе агитационных плакатов, с которого сердечно, но сдержанно улыбался Пашков.
— Родину я у тебя покупать не буду, — рассудительно отозвался Венька, — поскольку это понятие абстрактное и не материальное. Душа, кстати, тоже.
Я продолжила изучение плаката. Фотография там, между прочим, была отнюдь не одна, еще пять снимков поменьше разбавляли зажигательный пропагандистский текст. На двух из них Пашков был запечатлен в компании друзей-единомышленников, среди которых особенно бросались в глаза примелькавшиеся завзятые демократы, на третьем — в кругу так называемой культурной элиты, состоящей из парочки эстрадных звезд и известного, необычайно плодовитого скульптора. А внизу были представлены снимки семейной тематики. На первом кандидат в губернаторы обнимал пожилую женщину в зеленом трикотажном платье, а подпись под снимком гласила: «И. С. Пашков с матерью Клавдией Васильевной Пашковой». На втором, кроме самого Пашкова, я узнала его холеную Снежану. Они сидели за довольно-таки скромным столом — то ли обедали, то ли ужинали, — и не одни, трапезу с ними делили красивая молодая девушка и парень со слегка испуганным взглядом. «И. С. Пашков в кругу семьи», — прочитала я и еще раз, уже повнимательнее, посмотрела на снимок, отметив, что выражение у пашковского сына все-таки какое-то странное, если, конечно, это его сын.
— А я и не знала, что у нашего кандидата такие взрослые дети, — задумчиво обронила я.
— Он рано женился, — отозвался Венька, — в восемнадцать лет. Представляешь, совсем не погулял парень!
— Похоже, мадам держит его в ежовых рукавицах? — продолжила я свою диверсионную деятельность.
— Да, она баба серьезная, — подтвердил Венька, подслеповато пялясь в экран дисплея.
Признаться, не так уж много я из него вытянула, учитывая, что особенности характера Снежаны Пашковой были мне уже ясны, по крайней мере, в общих чертах.
— А где его дети, в Москве? — не унималась я.
— Старшая в Москве, она уже замужем. А младший здесь, они его всегда с собой возят, его же оставить не с кем. Если только в психушку сдать.
— Как это? — опешила я.
— Очень просто, — ответил Венька, — у него с годовой не в порядке, с самого детства. Больной парень, уже восемнадцать лет, а с мозгами — полный швах. Аутист. Семейная трагедия, — вздохнул он, но особого сочувствия в его голосе я не уловила.
— Аутист? — Я еще раз посмотрела на семейную фотографию: ясно теперь, почему у парня такой странный взгляд. — Не очень много я про это знаю, но, по-моему, аутисты — не дебилы.
— Я тоже не психиатр, но имел возможность несколько раз наблюдать его вблизи. Скажу тебе, зрелище удручающее. Смотрит на тебя своими гляделками, а выражение — никакое.
— А где он сейчас?
— У бабки. Здесь же живет мать Пашкова, так его к ней и сплавили. С ним хлопот никаких — сидит себе и смотрит в одну точку — вместо мебели.
Я задумалась:
— Одного я не пойму, зачем тогда его на плакат поместили?
— А чего? — пожал плечами Венька. — Зачем скрывать то, что в любую минуту может всплыть на поверхность. Лучше, что ли, будет, если про это пронюхают и начнут строить всякие догадки. Мол, кандидат в губернаторы собственного сына в психушку сдал. Кому это нужно? Впрочем, сейчас даже модно иметь такие общечеловеческие проблемы. Люди узнают про больного сына и подумают: вот ведь какой человек, известный, с деньгами, а тоже по-своему несчастный. Такие вещи всегда за душу берут и интерес повышенный вызывают. Начнут любопытство выражать, охать, сочувствовать: это какой такой Пашков? Не тот ли, у которого сын инвалид? Тонкий психологический расчет! Обыватели любят посмаковать подробности личной жизни известных людей, значит, надо дать им такую возможность. Яркий пример — Клинтон: в прямом смысле со спущенными штанами застукали, а рейтинг только поднялся… так сказать, в прямой зависимости от того, с чем его застукали, — похабно захихикал Венька.
— М-да, — покачала я головой, — у вас, я смотрю, ничто не пропадает, все в дело идет.
— А ты как думала? Умный человек всегда обращает свои недостатки в достоинства! — оптимистично заявил Венька.
— Ну а у нашего как… со спущенными штанами? Есть чем порадовать избирателя? — поинтересовалась я.
Венька перестал колотить по клавиатуре, обернулся и посмотрел на меня внимательнее обычного:
— А тебе зачем?
— Зачем-зачем? — передразнила я. — Для общего развития. Ты что, уже забыл, что сам сосватал меня в пресс-секретари? А в чем состоит распервейшая обязанность пресс-секретаря? Формировать образ кандидата в средствах массовой информации. А как же я буду этот образ формировать, когда сама не знаю, какой он?
Венька пожевал жирными губами, не такой он был окончательный идиот, чтобы не уловить в моих высказываниях подвоха, а потому ответил, тщательно выбирая слова:
— Значит, так… Э-э-э… Образы, как ты понимаешь, бывают разные. У нашего, да будет тебе известно, он такой: примерный семьянин, обремененный слабоумным сыном, порядочный и честный человек.
— Не скучновато ли это покажется избирателю? — съязвила я. — Может, все-таки стоит поискать в его прошлом что-нибудь веселенькое, типа Моники Левински?
Венька оставил без комментария мою малопочтительную по отношению к собственному же работодателю вольность, запустил принтер, и не прошло и минуты, как на столе передо мной лежал лист обычного формата с распечатанным «Планом взаимодействия с прессой».
— Это только «рыба», — пояснил он, придвигая стул и усаживаясь рядом со мной.
Я пробежала глазами Венькину писанину и зашлась в приступе гомерического хохота.
— Чего ржешь? — обиделся Венька. — Да если хочешь знать, это уже третьи мои выборы, и, между прочим, еще никто не жаловался.
Я перестала смеяться и как могла утешила расстроенного Веньку:
— То-то ж и видно, что ты спец по этой части. Чувствуется комплексный подход. Мне тут после тебя просто делать нечего.
— Я же сказал, что это просто «рыба», — самодовольно отозвался Венька, — такой общий план, а ты должна учесть местную специфику и развить мои идеи. Ну и опять же вся организационная часть за тобой. Ты будешь непосредственно работать с авторами и, так сказать, держать руку на пульсе, чтобы не напороли отсебятины.
— Ага, — выказала я собственную сообразительность, — чтобы не отклонялись от заранее утвержденного образа.
— Вот именно, — ухмыльнулся Венька и поощрил мое служебное рвение:
— Прогрессируешь прямо на глазах.
— Неудивительно при таком-то руководстве! — продолжила я пикировку.
— Учись, пока я живой! — Венька оторвал зад от стула и сладко, с хрустом потянулся.
— А что, есть опасения?
— Что-что? — заморгал Венька.
— Сам же сказал: пока живой…
— Тю, Капитолина! — возмутился Венька. — Типун тебе на язык!
Не успел он высказать теплое пожелание моему языку, как на столе затренькал телефон. Венька сначала захлопал себя по карманам в поисках мобильного, потом сообразил, что к чему, и поднял трубку:
