– Я прошу вас выбирать выражения. Перед вами – Председатель.
Название должности Бориса Александровича я написал с большой буквы, следуя употребляемому им правописанию. Все должности, начиная со своей собственной и выше, он обозначает только с заглавной буквы.
Один мой знакомый славится замечательной памятью и тем, что знает едва ли не всех в Москве, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к литературе, любит давать каждому, о ком зайдет речь, краткую характеристику. Характеристики его, как правило, доброжелательны. Например, вы спрашиваете его, кто такой Иванов.
– Иванов? – переспросит он. – Очень талантливый человек.
Или: очень хороший человек, симпатичный человек, удачливый человек, неплохой человек, человек не без способностей и т. д.
На мой вопрос о Турганове он сказал не задумываясь:
– Очень богатый человек. – И, немного подумав, добавил: – И очень плохой человек.
К портрету этого человека мы, пожалуй, еще вернемся, а пока только сообщу вам, что тогда же, 14 февраля вечером, я ему позвонил по телефону. Трубку взяла жена. Узнав, кто спрашивает ее мужа, она сказала:
– Сейчас посмотрю, он, кажется, уже лег. – И, выдержав паузу: – Да, он уже лег.
Звоню утром.
– Борис Александрович еще спит.
Звоню еще через некоторое время.
– Он только что вышел.
– Я так и думал, – говорю. – Ничего, я его все равно разыщу.
Во второй половине дня телефонный звонок.
– Владимир Николаевич, это Турганов. Я вам звоню, чтобы вы не думали, что я от вас скрываюсь. Почему вы считаете, что правление не может обсуждать какие-то варианты?
– Правление может обсуждать все что угодно, если у него есть время. Но квартира № 66 должна принадлежать мне. Тем более что, как вы помните, так решило последнее собрание.
– Никакого решения не было. Была рекомендация.
– Борис Александрович, вы хорошо знаете, что рекомендовать может правление. Собрание не рекомендует, а решает. Я понимаю, чем продиктованы ваши действия, но вам все же не стоит браться за это дело, оно у вас не получится. Через собрание вы его не проведете, а без собрания у вас и подавно ничего не выйдет, я вам обещаю. Если вы – трезво мыслящий человек, вы должны это понять.
Молчание.
– Вы согласны со мной?
На этот вопрос он не отвечает. Подумав, он говорит:
– Я знаю, кто вам рассказал о правлении
Из этих слов я заключил, что Турганов рассматривает правление нашего кооператива как секретную организацию, которая свои дела должна хранить в тайне от рядовых пайщиков.
Он не чинуша
Я был избавлен от необходимости собирать справки о личности Иванько, сведения о нем сыпались на меня на каждом шагу. Разные лица доставляли мне эти сведения, кто с угрозами, а кто просто так. В конце концов я узнал, что Иванько Сергей Сергеевич, 1925 года рождения:
а) родственник бывшего председателя КГБ Семичастного;
б) ближайший друг бывшего представителя СССР в Организации Объединенных Наций, ныне главного редактора журнала «Иностранная литература» и секретаря Союза писателей СССР Николая Т. Федоренко;
в) сам по себе тоже большая шишка: заведовал каким-то издательским отделом в ООН, теперь член коллегии в Госкомиздате[5], командует всеми издательствами Советского Союза, а в любом из них может зарезать любую книгу; а кроме того – так говорили – занимает очень заметный пост в том самом учреждении, где его родственник Семичастный был председателем, и не только что книгу зарезать, а и автора сжить со свету ему не доставит большого труда.
Трезвые люди советовали уступить.
Кое-что прояснилось, но кое-что оставалось не очень понятным. Если он такой большой человек, то почему же ему не дадут квартиру казенную и такого размера, какой ему нужен?
– Ему дадут все, что он захочет, но он не может отсюда выехать.
– Почему?
– Потому что он эту квартиру, как он сам говорит, оборудовал. Он привез из Америки кухонный комбайн, унитаз, кондишен, особые какие-то обои, особое что-то еще, все это вмуровано в стены, в полы, в потолки. Оборудование стоит колоссальных денег, а выдрать его – значит испортить. Он никуда не может уехать, он может только расширяться или пробиваться вверх или вниз.
– Владимир Николаевич, – говорит мне лифтерша из подъезда Иванько, – вы видели, как этот-то (она избегает называть моего соперника по фамилии) переезжал? Нет? А мы видели. Две машины с контейнерами, и все американское. И унитаз, и кухонный комбайн, и еще черт-те чего. Санки, даже санки детские, и те привез из Америки! – Почему-то эти санки произвели на нее наибольшее впечатление. – Да ему, Владимир Николаевич, и пять комнатов мало.
– Да, – говорит писатель М.[6], – я тоже видел, как он переезжал. Для наших географических условий зрелище впечатляющее. Масса каких-то предметов неизвестного назначения, каждый обернут фольгой, и на каждом крупными буквами IVANCO (он так и произнес на английский манер без мягкого знака – Иванко).
Но, говорят, в октябре, когда об отъезде Кленова еще не было и речи, он подавал заявление на улучшение. На что же он рассчитывал тогда?
– Тогда он рассчитывал на одну из комнат Козловского.
– Как? – я еще не утратил способности удивляться. – Но ведь Козловский в своей квартире живет.
– Поймите, чудак-человек, для Иванько это не имеет никакого значения.
Вот так да! Ничто для него не имеет значения!
– Слушай, – спросил Козловского некто, – что думал Иванько, подавая заявление на твою комнату?
– Не говори и не спрашивай, – сказал Козловский, испуганно приседая. – Наверное, он хочет меня выслать в Израиль или расстрелять.
Вот первые штрихи к портрету Сергея Сергеевича Иванько.
Но вот тот же образ в ином освещении. Говорит пожилая дама, жена одного из влиятельных членов правления нашего кооператива[7]:
– Миленький, вы напрасно так отзываетесь о Сергее Сергеевиче. Это очень хороший, очень милый человек. Я понимаю ваше положение, но и вы поймите его. Он привез из Америки все оборудование, ему предлагают пять комнат хоть сейчас на Новом Арбате, но он же не может. Да, он очень симпатичный человек. Некоторые говорят, что он чинуша. А он совсем не чинуша. Он писатель. Да, он писатель. А у него нет даже своего кабинета.
Боже мой, прямо хоть плачь над несчастной судьбой писателя Иванько. Даже неловко как-то становится. Как будто у меня есть кабинет, гостиная, спальня, столовая и как будто не он у меня, а я у него пытаюсь что-то отнять.
– Но ведь у него, – говорю я, несколько оробев, – три комнаты на троих. Почему же он не может из одной комнаты сделать себе кабинет?
– Миленький, да как же вы не понимаете? – она прямо потрясена моей тупостью и бессердечием. – Я же вам говорю: у него квартира оборудована. Ему буквально повернуться негде. Вы же человек. Почему вы не можете войти в положение другого человека? Да, я вас понимаю, вы живете в одной комнате, и у вас тоже нет кабинета, и ваша жена
