Паула Уолл
Последнее слово за мной
Посвящается Шейле, моей подруге, сестре и музе
Благодарности
Большое спасибо Аарону Присту, моему мудрому Соломону; Эмили Бестлер, идеальному редактору и настоящей южанке Белл; Люси Чайлдс и Саре Бренхэм, моим ангелам-хранителям; Деборе Ловетт, если ты не знаешь ответа, значит, вопрос не важен; Нанетт Ноффсингер-Кроуэлл, моему компасу в мире здравого смысла; всем невоспетым героям-издателям и продавцам, которым удается реализовывать эту книгу; утренней мессе в соборе святого Павла, клубам любителей кофе и старинных баек; Матушке Уолл за то, что закалила мой характер и внушила любовь к хорошим историям.
И Биллу — спасибо за поездку.
Предисловие
Если что-то удается женщине особенно хорошо, это еще не означает, что именно этим она и должна заниматься всю жизнь. А то большинству женщин из семейства Белл пришлось бы стать шлюхами. Всем известно, что дамочки Белл могут растопить самое закаменелое мужское сердце, как масло на сковородке. С той же ловкостью они проделывают и обратное.
Семейство Белл обитает в особняке на высоком речном берегу. У дома такой вид, будто бы его владельцам давно наскучило их богатство, и они махнули на него рукой. Вокруг колонн, словно нитки вокруг катушки, обвились побеги жимолости, а розы, одичавшие и похожие на сорняки, соскребают со стен краску и ползут вверх, как многоножки. Трудно понять, где заканчивается лужайка и начинается кладбище. Беллы придерживаются мнения, что мертвецы — лучшие соседи.
Несколько лет назад, пытаясь превратить наш скучный городок в приманку для туристов, общество любителей истории повесило перед воротами Беллов латунную табличку, объявляющую старый дом культурным достоянием.
««Белльрев»,[1] — гласила табличка, — был построен в 1851 г. полковником Бедфордом Брекстоном Беллом для его невесты Мюзетты. Во времена Гражданской войны служил госпиталем для солдат, как южан, так и северян, раненных в ходе битвы при форте Донельсон».
Разумеется, история никогда не бывает правдивой. Люди стремятся либо прославить свое прошлое, либо его ославить. Ну, или хотя бы раскрасить поярче. Кое о чем табличка умалчивает: о запекшихся на кирпичах отпечатках пальцев рабов и о том, что в дождь (причем не важно, сколько раз дом штукатурили и красили) из потолка сочится кровь солдат, водянистые красные капли падают с люстры как слезы.
Не сообщает табличка и о том, что Мюзетта была француженкой, точнее, каджункой,[2] и уже второй по счету женой Бедфорда Брекстона Белла. К тому времени первая миссис Белл была вполне здорова, и даже не разведена, но в Мюзетте обнаружилось нечто такое, что заставило Белла позабыть о жене. Он позабыл решительно обо всем, хорошо хоть еще помнил, как дышать.
У Мюзетты были черные волосы и черные глаза, она умела читать будущее лучше, чем иные мужчины читают газеты. А если ей не нравилось то, что представало пред ее взором, она пыталась это изменить.
«L'avenir n'est pas taille dans la pierre, — говорила она, медленно переворачивая карты, — seulement votre epitaphe».
В приблизительном переводе это означало: «Будущее не высечено на камне, высечена бывает лишь эпитафия».
Говорили, Мюзетта могла опустить ладонь в реку и предсказать точную дату, когда воду скует льдом. Она могла положить руку на сердце младенца и увидеть всю его жизнь так ясно, будто бы он ее уже прожил. Мюзетта предупреждала горожан о пожарах, наводнениях и торнадо, а за месяц до того, как солдаты-янки пересекли границу Теннесси, велела слугам порвать все простыни, нижние юбки и наволочки в доме на полоски и скатать их, чтобы получились бинты.
Когда она сказала Бедфорду Брекстону Беллу, что выпивка загонит его в гроб, тот, несмотря на ее репутацию ясновидящей, не прислушался к жене. Пусть лошади хлебают свою воду, но настоящий осел, особенно двуногий, ни в жизнь не расстанется с виски. Мюзетта лишилась мужа в битве при Франклине. Северяне застрелили Белла, когда тот, пьяный, мочился под раскидистой хурмой. Утешает только тот факт, что он не успел ничего почувствовать.
Жизнь Брекстона Белла принесла так мало плодов, что не наполнишь и солдатский котелок. С другой стороны, это свойство почти всех мужчин. Большинство не оставляет после себя на земле никаких следов — кроме камня, помечающего то место, где покоятся их кости. Мюзетта до конца жизни носила траурные платья. С другой стороны, черный цвет был ей к лицу как ни один другой. И дня не проходило, чтобы она не смахнула с могилки Брекстона палые листья и не запечатлела на гранитной плите поцелуй. История порой пренебрегает своими незаметными героями и сметает их в сторонку, но у женщин память цепка, как липучка для мух.
Женщины любят того, кого любят, без всякой логики и причин. Мюзетта так больше никого и не полюбила, однако не запрещала мужчинам любить ее. Говорили, в ее гавани побывало больше мужчин, чем кораблей у подножия Статуи Свободы. Несмотря на то, что все жены, вдовы и старые девы в городке молились, чтобы Господь поскорее прибрал Мюзетту, та дожила до глубокой старости и умерла во сне. Ее тело предали земле на кладбище у реки, но дух ее продолжал витать в доме, как легчайший аромат духов любовницы.
Над могилой Мюзетты высится белый мраморный памятник, ее точная копия. Сходство столь велико, что если долго не отводить взгляда — вы увидите, как ее изящная головка поворачивается к вам, а каменная грудь поднимается и опускается. Голая, как сама правда, она смотрит мужчинам прямо в глаза, и вид у нее, прямо скажем, не слишком благочестивый. По бокам от нее расположились полностью одетые ангелы, руки у них сложены в молитве, глаза устремлены к небесам, словно бы говоря: «Господи, спаси нас и забери отсюда!»
Что для одного искусство, для другого — головная боль. Мюзетта и после смерти остается не менее скандальной фигурой, чем при жизни. Уже более сотни лет ханжи, оскорбленные в своих лучших эстетических чувствах, вяло борются за то, чтобы памятник Мюзетте снесли — или хотя бы прикрыли.
Вам когда-нибудь доводилось играть в «Камень, ножницы, бумагу»? Тогда вы знаете, что бумага бьет камень. Вот точно так же и деньги бьют нравственность. А когда один профессор-искусствовед из Нэшвиля соскреб с пьедестала мох и нашел там гравировку «Роден» — тут соотношение сил и вовсе резко поменялось. Общество любителей истории немедленно разродилось медной табличкой, объявляющей Мюзетту историческим памятником. Теперь на кладбище стекались ученые со всей округи и спорили, кто же все-таки скульптор: или тот самый Роден из Франции, или тот самый Боден из Мемфиса, чья династия испокон веков занималась изготовлением первоклассных могильных камней.
Но где бы ни крылась истина (а она вечно где-то кроется, такая уж у нее скрытная натура), множество подростков успело ознакомиться с особенностями женской анатомии, именно разглядывая статую Мюзетты Белл. Число этих юных натуралистов уж никак не меньше числа их предков, в свое время изучивших тот же предмет на практике. Мюзетта даже после смерти продолжает шокировать добропорядочных жителей
