выскочил на улицу, на свежий воздух. Маринина жила у сестры на другом конце города. Всю дорогу мы шли пешком, вспоминая прошлые и военные годы. Она рассказала, как она попала в армию и на фронт, и все свои приключения. Ночевал у нее, идти обратно было уже слишком поздно. Домой вернулся утром.
Дня через два встретил Смирнова Сережу. Я ехал на трамвае. На задней площадке стоял щеголевато одетый, в офицерском обмундировании, сержант. На груди его висел фотоаппарат «лейка». Сержант внимательно разглядывал меня.
— Якушин, ты? Что, не узнаешь меня? Ведь я Сергей Смирнов!
Только после этого узнал я своего одноклассника. Мы все сильно изменились за годы войны, особенно облачившись в военную форму. Смирнов похвастал, что всю войну служил и служит сейчас фотокорреспондентом в армии. Служба легкая, безопасная и интересная. Он всем обеспечен. Вращается в офицерском кругу, свидетель многих интересных событий и встреч на уровне армии и даже фронта. Расспросив про мою службу, за что я получил награды, он через две остановки распрощался со мной и, спрыгнув с трамвая, заспешил на какое–то совещание в штабе армии… Забегая вперед, расскажу и о другой мимолетной встрече с этим интересным, на мой взгляд, человеком. Вторая встреча была в 1946 году, в Ленинграде, на Покровской площади. Мы были уже на гражданке. Я учился в Ленинградском судостроительном техникуме. Оба мы торопились по своим делам, но встрече были рады. На ходу делились новостями. На мой вопрос: «Где ты учишься?» Смирнов ответил: «Нигде! Зачем мне учиться? Я работаю фотокорреспондентом ТАСС, хороший заработок, частые и полезные командировки. Оттуда я привожу все хорошее. У меня есть все. Работа интересная. Что еще надо? Фотоаппарат меня кормит, одевает и обувает!»
Одет Сергей был с иголочки, по самой новейшей моде … Больше я его не видел, но был много наслышан о нем от однокашников и от его коллег по агентству ТАСС. Сергей вращался в гуще событий, продолжал стремительный рост по службе. Переехал в Москву. Фотографировал членов правительства страны, Леонида Брежнева. После Брежнева продолжил свою деятельность в газете «Известия». Увлечение фотографией, талант, общительность, ну и, конечно, Госпожа Удача всегда сопутствовали Сергею.
Интересной была во время моего отпуска еще одна встреча — с товарищем детства по двору Редкоусовым. Иду я вдоль канала Грибоедова к своему дому. Навстречу мне идет курсант артиллерийского училища. Подходит ко мне, отдает честь.
— Ба, да это Редкоусов Вовка! Редкоусов, ты?
— Я, товарищ лейтенант!
— Где воевал?
Ответы были сбивчивые, невразумительные. С Редкоусовым мы жили в одном доме, в одном парадном, гуляли в одном дворе. Отец его был кадровый военный, носил одну шпалу капитана. Держался Вовка от нас, дворовых мальчишек, особняком. Гордился своим отцом и видел себя только на военном поприще. Перед нами всегда подчеркивал, что все в роду Редкоусовых были военные и у него тоже военная косточка. Как только открылись специальные военные школы, Вовка сразу поступил в 9–ю Специальную артиллерийскую школу Ленинграда (9–ю САШ) и стал щеголять в новенькой военной форме, на зависть всем мальчишкам. Форма была красивая. Китель и синие брюки с красным кантом, на голове не пилотка, а фуражка с козырьком, командирская шинель и курсантский ремень со звездой на бляхе. Любой лейтенант того времени мог позавидовать форме спецшкольника. Вовка неплохо знал военное дело и воинские уставы. То ли это, то ли влияние его отца на начальство спецшколы, но уже перед войной Володька получил звание «Комод», то есть командир отделения, и стал носить в петлицах по два треугольника. В сентябре 1941 года по совету своего лучшего друга, Егорова Сергея я тоже поступил в ту же 9–ю САШ. Шла война, и надо было готовить себя к военной службе. Зачислен я был в 1–ю батарею (10–й класс). Редкоусов и Сережа Егоров были во 2–й батарее (9–й класс средней школы). После эвакуации из Ленинграда, в феврале 1942 года, спецшкола разместилась в городе Мунды–Баш Алтайского края, там я и окончил 1 О–Й класс. Вся наша 1–я батарея в августе 1942 г. была направлена в город Томск, в 1–е Томское артиллерийское училище, а 2–я батарея в тот же год направлена в Днепропетровское артучилище, которое в то время находилось тоже в Томске. С Сережей Егоровым мы изредка встречались, так как наши училища размещались на одной улице. А Редкоусов куда–то пропал. Всю войну он где–то кантовался под покровительством своего папы в теплом местечке глубокого тыла. Вот тебе и военная косточка! Для кого война, а для кого и мать родна!
Забегая вперед, замечу, что Вовка Редкоусов благополучно в 1948 году окончил Ленинградское артиллерийское училище. Он не был направлен по специальности в воинскую строевую часть на Курилы или в Германию, а пристроился в райвоенкомате Ленинграда. (Видно, и тут папочка помог.) Хорошо быть военным подальше от фронта и от всех забот строевого офицера, жить и спать дома, в родном Ленинграде, пользоваться полным довольствием офицера, а о горячих точках и полевых учениях читать из газет, сидя на теплом диване!
Быстро пролетели дни отпуска. Встретился с двоюродными сестрами, Катей и Марией. Катя всю блокаду была на казарменном положении в отряде МПВО, Мария приехала из эвакуации, жила и работала в Казахстане вместе с моим братом Николаем. Их отец, мой родной дядя, Тимофей Иванович Якушин, умер в блокаду от голода, мать их скончалась после войны.
Потратив на встречи и угощения все свои сбережения (14 000 рублей), я купил на прощание своим старикам на Сенном рынке патефон с пластинками за 1200 руб. Сфотографировался на память с отцом, матерью и братом и стал собираться в дорогу, в обратный путь.
Надо ехать на Львов и дальше в Польшу. Прямого поезда не было, и пришлось опять ехать с пересадками в Москве и Киеве. До Киева добрался без приключений, а в Киеве опять пробка. Билеты не закомпостировать. Люди в кассу стоят сутками, и безрезультатно. Пришлось мне с такими же, как я, отпускниками брать поезд на Львов штурмом. С другой стороны платформы через окно туалета забрались в вагон и только тогда, когда поезд отъехал от Киева на приличное расстояние, я сумел договориться с проводницей из соседнего вагона за всю мою компанию. Ребят устроил в вагоне, а сам — в купе проводницы, разбитной молодой женщины из Киева. Утром на следующий день, выглянув в окно на одной из станций, среди военных я заметил кавалеристов в кубанках. Выйдя из вагона, узнал у них, что они из нашего корпуса и что корпус идет из Польши к своим довоенным квартирам, в район Шепитовки, в Изяслав.
Времени стоянки поезда хватило мне, чтобы вернуться в вагон, собраться, попрощаться с попутчиками и проводницей, удивленной и огорченной, что я не поеду с ней до Львова, и спрыгнуть уже на ходу с поезда.
СНОВА В РОДНОМ ПОЛКУ. ОКОНЧАНИЕ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ
И вот я уже на машине начпрода нашей дивизии, а спустя два часа в родном полку. Полк был на дневке. Теплая встреча на батарее … Из штаба вернулся писарь и сообщил, что в штабе можно обменять марки и злотые на советские рубли. Один злотый или две марки за один рубль. У меня было 800 злотых. Обменяв их, я организовал стол в честь моего прибытия из отпуска.
Через несколько дней мы пришли в Белогорье (Белгородку), небольшой железнодорожный населенный пункт, в 30 километрах от Изяслава. В Изяславе в 1924 году жил и работал Н.А. Островский. Знаменит город и архитектурными памятниками XVIXIII веков. В Белгородке мы разместились у местных жителей, так как казармам и конюшням в Изяславе требовался ремонт. Для благоустройства наших зимних квартир приказом ком корпуса все заместители командиров дивизий, полков и подразделений направились на работы для подготовки к приему личного состава, коней и боевой техники. В строительно–ремонтную команду полка вошел и я. Назначенный до моего приезда из отпуска, старший лейтенант Стариков не поладил с Агафоновым и вместо его в Изяслав послали меня. Стариков, пожилой офицер, прибыл к нам из запаса. Его попытки наладить в батарее
