Александр Гезалов
Солёное детство
Автобиографическое эссе Александра Гезалова
Соленое детство
От автора
Мне кажется, я всегда мысленно что-то пишу. Или смотрю фильм — прокручиваю перед мысленным взором невидимую пленку, на которой события, лица, судьбы разных людей. И большое желание — достать все это 'изнутри' и показать всем.
Люблю наблюдать за людьми. Например, в автобусе разглядываю кого-то и замечаю на руке наколку 'Валя'. Вглядываюсь в лица состарившихся людей, тех, кто уже начал ветшать. Смотрю на детей, идущих рядом с родителями. Всматриваюсь в ночные окна, пытаясь представить, что там, за шторами… Зачем мне это, почему?.. Не знаю.
Зачем я, уступив своему невнятному желанию взялся за перо, чтобы рассказать о своем 'соленом' детстве?.. Тоже не знаю.
Мне бы очень не хотелось, чтобы, читая эти строки, вам показалось, что я хочу разжалобить кого-то, чтобы меня кто-нибудь пожалел. Нет. А хотелось бы, чтобы, прочитав воспоминания о 'соленом' детстве, у кого-то дрогнуло сердце. Может, этот кто-то вспомнит о своих детях. Где они, что с ними? Или, встретив ребенка из детского дома, вы будете готовы не только 'жалеть', а искренне помочь такому ребенку. Всего- то и надо — поучаствовать в его судьбе. Часто до этого не доходит, 'дядина-тетина' конфета уже считается участием… И где та золотая середина, когда, оказав помощь и содействие си-роте, нужно вовремя отойти, дать ему самому шанс и возможность сделать первый самостоятельный шаг в жизни. Он-то чаще всего не понимает, что ваша помощь не может длиться вечно и только он сам может помочь себе…
О себе и товарищах моих, их судьбах я старался писать максимально правдиво, так как считаю, что важно написать именно правду. Может, правда расставит все на свои места спустя годы, хоть как-то облегчит нынешние сиротские страдания (хотел убрать эту фразу, но это тоже правда). Многих из моих друзей уже нет в живых.
Детство бывает разное, и зависит оно только от родителей. Только они ответственны за детство своих детей.
Мне не хотелось бы, чтобы эта книга звучала обвинением родителям, не о них речь, для них скорее — 'не суди да не судим будешь'. Но детские дома есть и будут существовать еще очень долго, и надо суметь помочь детям-сиротам обрести себя, понять мироустройство и найти в себе мотивы Надежды, Веры и Любви. Все это как 'живая вода' их раненым душам. Любите этих и всех детей, и они будут счастливы. Хотел бы, чтобы мои воспоминания прочли педагоги, работающие с детьми-сиротами в детских домах. У меня не будет советов и предложений, как быть. В этих воспоминаниях просто рассказывается, как было, было у меня и моих друзей, лишенных родительской любви, семьи и получивших взамен 'системное воспитание'. Спустя годы могу назвать детский дом одним этим словом — 'система'. Может, кому-то из педагогов эти воспоминания помогут понять эту систему, разобраться в хитросплетениях взаимоотношений всех участников 'процесса'.
Детские дома отстают от быстро меняющегося зремени 'внешнего мира' из-за их закрытости от об- щества, внутреннего 'порядка'. Маневрировать 'во времени' сиротам значительно тяжелее, чем детям домашним. Суметь оценить детей, их старания и желание жить максимально счастливо, как это только возможно в детском доме, содействовать им в этом и помогать в дальнейшем — это так важно. Дети, любые дети хотят радости и тепла… Надо постараться помочь им обрести это тепло.
Все вспомнить!
Петрозаводск. Вечер.
Прогулял собаку (о ее судьбе напишу чуть ниже), подышал воздухом, будто перед погружением. Посетил собор Александра Невского, пошептал молитву. Готовлюсь. Знаю, что именно сегодня писать о детдомовском детстве.
Долго выбирал музыку, под которую будет л работать, выбрал песни из кинофильмов Рязанова-под них жил, значит, и вспоминать под них… Потом поставлю Марка Бернеса, он мне близок, очень… Жизни, как песни, разные.
Не думал, что так нелегко вспоминать прожитое, пережитое… А что в жизни просто? Важно начать…. Нет, поставлю Бернеса раньше, предсмертный диск, очень уж голос печальный…
Да, именно Петрозаводск и никак иначе. А ведь могла быть, например, Москва. Или Суздаль, Владимир, Судогда, Собинка — в общем, вся Владимирская область. Именно там прошло мое странное дет- ство. Там меня кидало, мотало из одного детского дома в другой…
В 1990, после трехлетней службы на флоте, мне было все равно, куда ехать. Меня не ждали — везде. Можно было выйти на любом полустанке. Я вышел в Петрозаводске. О чем не жалею. Эдакая странная свобода, свобода выбора свободы…
Отказник
Фраза 'все мы родом из детства' и про меня и не про меня. Не было у меня детства, того, что бывает у всех. Сладкого, веселого, беззаботного, с Мамой и Папой. Я знаю лишь того, кто меня создал. Он там, наверху… Так легче. Представить тех, кто меня родил и оставил, трудно, мучительно трудно… За что?
Кажется, что помню себя совсем маленьким, как ни странно, — только что родившимся, понимающим, что меня оставляют в роддоме. Я спрашиваю глазами: как мои дела? Что-то белое, которому неловко смотреть мне в глаза. А 'оно' все причитает: 'Мама придет, мама придет…'
Эта странная фраза врезалась в меня, как в пароход торпеда. Куда и зачем от меня уходить моей маме? 'Белое' уже знает, что мать не придет. Знаю и я. Но 'их' так научили говорить 'правду', чтобы ребенок не ерзал, не плакал — молчал, как перед расстрелом.
Потом я очень долго не слышал эти четыре буквы, очень долго: М, А, П, А. И нелепо потом звучал вопрос в детских домах: ты любишь свою маму? Какую маму? Чью маму? Покажите мне ее, может, я и дам ответ… К чему эти иллюзии о маме, которой нет рядом? Иллюзии мешают жить… Уже потом, выпуска-ясь из детского дома, ковыряясь в 'отпускных документах, я встретил мятые строки корявой записки: 'Отказываюсь от сына, потому что не могу…' Жалею, что бросил на ветер этот желтый бумажный листок, как когда-то был брошен сам. Видимо, гены — все бросать… Наверное, я тогда пожалел мать… Но по незнанию я много чего выкинул в жизни. Теперь на руках лишь одна ламинированная справка: жил в детском доме, печать. И ничего более…
Печать на всю жизнь.
Начало
