потягивает его, Энни безвольно содрогнулась всем телом. Ей казалось, что она уже не принадлежит себе. Но тут Рей отпустил сосок и, медленно обводя пальцем багровую окружность на ее груди, сказал с шутливой беспощадностью:
— Это еще что. Вот сейчас…
И когда рот его вновь захватил сосок и начал ритмично сосать, чувство, заливавшее и переполнявшее ее через край, приобрело такую остроту, что Энн неистово впилась пальцами в спину Рейта.
Он откинул с нее простыни, начав поглаживать изгиб ее бедра, скользя затем дальше, нежно и твердо нажимая на нижнюю часть живота, словно знал, что сладкая боль, ноющая у нее в груди, начинается в том месте, где покоилась теперь его рука. Ее тепло и нежное подавливание усиливали болезненно-сладкое чувство, овладевшее ею. Энн подумала, что никогда в жизни не испытывала ничего подобного, никогда не чувствовала себя такой возбужденной, жаждущей, беспомощной и непредсказуемой.
Рей опять отпустил сосок, и легкий озноб тронул ее горячую и влажную грудь.
В приглушенном свете ночника она видела четкий ореол вокруг его головы, склоненной над нею. Опалив губами ложбинку между ее грудей, он с каждым поцелуем спускался все ниже и ниже.
Как на чужое и незнакомое, взирала Энн на собственное тело. Груди набухли и горели, особенно та, которой досталось больше ласк.
Когда он обвел языком пупок, ее будто свело судорогой. Руки Рея переместились с ее живота на внешнюю сторону бедер и, протиснувшись под них, приподняли.
Только теперь она в ужасе попыталась воспротивиться. Но он легко, как пушинку, приподнял ее, укладывая и удерживая в такой интимной позе, что вся она с головы до ног залилась краской. Обомлев, Энн не могла отвести взгляд от головы Рея, склоненной между ее ног над самой потаенной и неприкосновенной частью тела.
Но когда его губы, нежно щекоча, дотронулись до внутренней поверхности ее бедра, Энн, вся охваченная перехлестывающим через край паводком чувственности, уже не помнила о смущении.
А Рей все целовал и ласкал ее кожу, приближаясь все ближе и ближе к самому интимному месту.
Но еще до того, как он достиг цели, ее тело уже начало полностью отзываться, понимать его, желать его, не слушая больше конфузливых сигналов рассудка, пытавшегося остановить подобное бесстыдство.
Горячая волна захлестнула ее, когда она услышала глухое, одобрительное бормотание Рейта, обнаружившего, как отзывчиво ее женское естество, как желанно ей нежное прикосновение его языка к маленькому бугорку плоти, такому чувствительному к его ласке, что тут же все тело Энн забилось в припадке пронзившего ее болезненного наслаждения.
Кажется, и Рей ощутил то же самое, потому что его руки, державшие ее тело, вдруг напряглись, он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и было видно, как от внутреннего жара покраснела кожа на его скулах. От взгляда, опалившего ее, сердце Энн замерло.
— Нет, — чужим, низким голосом произнесла она, видя, что его голова вновь склоняется над ней.
— Да, — глухо настаивал он. — Ты себе и не представляешь, что это за ощущение. Как упоителен этот вкус, как давно мне хотелось попробовать тебя вот так. Ты была права, солнышко, — ласково прибавил он. — Ты самая настоящая женщина!
И вновь под его ненасытным ртом, Энн содрогнулась в экстазе.
Но теперь жажда наслаждения оказалась иной: ее тело и все ее чувства были раскрепощены. Нарастающее внутри нее предвкушение нашло выход в резком, болезненном крике:
— Рей, ну же, ну! Я хочу тебя… там!
Она почувствовала, как Рейт медленно отпустил ее тело и, отодвинув смятые простыни, выпрямился возле нее, стоя на коленях.
У нее перехватило дыхание. В слабом свете ночника она видела его целиком, во всей его мужественности, во всей мощи желания.
— Скажи это еще раз, — скомандовал он. — Скажи еще раз, что хочешь меня!
Казалось бы, ее должны были отпугнуть его взгляд и этот требовательный тон, вернуть назад ее скованность и неловкость, задавить в ней всякое желание.
Но вместо всего этого она ощутила такую решимость и уверенность, которых и не подозревала в себе раньше. Ее глаза были устремлены прямо на него, тело распростерлось в истоме, спина чуть выгнулась в немом призыве, и из горла вылетели хриплые звуки:
— Я хочу тебя, Рей. Я хочу… прошу… скорее…
И застонала в жадном вожделении, лишь только его руки заскользили по ее телу, откликаясь на ее призыв.
Он наклонился над ней, охватив ее груди, и с нежной вкрадчивостью, будто впервые, поцеловал ее рот. Энн обвила его руками и потянула на себя в яростном, требовательном желании.
— Ты хочешь этого, Энни? Хочешь? — повторял он, держа ее в объятиях, прижимая к себе со всей мощью своего тела.
— Да. Да. Да, — настойчиво откликалась она, побуждая войти в ее плоть.
— Но ты такая маленькая, — слабо протестовал он.
— Хочу тебя, — повторяла Энн. — Хочу тебя целиком.
И наконец она ощутила, что он движется внутри нее по-настоящему — так глубоко и одновременно так нежно! И это наполнило ее радостью и торжеством женщины. Пусть она, в отличие от него, непривычна к такой близости. Но у нее была своя собственная способность — принимать, выдерживать и подтверждать неистовую мужественность Рейта.
…Она слышала, как сильно колотится на ее груди сердце любимого, постепенно замедляя свой бег. Его руки крепко обнимали ее, тело было горячим, как и у нее.
Но теперь, когда ее желание было удовлетворено, она вновь почувствовала стеснение и неуверенность. Оказавшись в плену чувственного влечения, Энн знала только одно: она любит Рейта и желает его. А он желает ее. Но теперь необычность этих переживаний вызвала в ней страх: ей казалось, что обнажение собственных чувств сделало ее уязвимой и зависимой. Ее вдруг охватила паника. В смятении Энн стремительно отвернулась от Рейта. Но от него не ускользнула вдруг возникшая напряженность. В недоумении он внимательно посмотрел на нее.
— Энни, что случилось?
Стремясь опередить его дальнейшие вопросы, она сама поспешно и нервно заговорила:
— Ну что ж, во всяком случае теперь Патрик не посмеет заявить, что наш брак ненастоящий.
Рейт словно одеревенел.
— Так вот для чего все это было, — отрывисто сказал он, привстав от неожиданности. — Значит, только ради этого ты и хотела меня?
Он тихо чертыхнулся сквозь зубы, заставив Энн тревожно сжаться.
— Бог ты мой! А я-то подумал!..
— Рей! — неуверенно позвала Энн.
Но он не ответил, даже не посмотрел на нее.
Он подвинулся на край, погасил свет и, поворачиваясь к ней спиной, угрюмо произнес:
— Давай спать, Энни. Тебе надо проспаться.
Чувствуя себя совершенно несчастной и раздавленной, Энн свернулась в маленький, жалкий калачик. Тело ее непривычно болело, в горле от волнения пересохло.
Странное дело, после такой раскованности и откровенности, с какими она требовала от Рейта любви, теперь она была не в силах объяснить ему, как нужны ей сейчас его поддержка и ободрение, как сильно ей хочется, чтобы он обнял ее и сказал, что все понимает, что знает, как трудно ей свыкнуться с ее новым положением, с тем, что она его любит…
Слова готовы были вырваться из уст, но самолюбие не позволяло произнести их.
Наверное, Рейт не обнял ее, не утешил, потому что их близость не означала для него то же, что и для нее, недаром говорят, что мужчины устроены иначе — они могут просто наслаждаться, а их чувства при этом остаются незатронутыми.
Но уж знать-то, что чувствует она, он должен! Просто обязан понимать, что произошло с ней. Ведь ему известно, как она относится к случайному сексу. Она бы никогда не смогла так вести себя с ним, если бы
