бюрократизации армейского командования. При Фридрихе-Вильгельме II, преемнике Фридриха Великого, стало ясно, что для управления всеми делами монархии сил одного человека слишком мало, в особенности если этот человек предается радостям жизни, как это делал монарх. Вот почему в 1787 году был образован Высший военный совет (Ober-Kriegs-Kollegium), под руководством двух фельдмаршалов, графа Брунсвика и фон Меллендорфа, совет, исполнявший роль верховного военного органа. В совет входили три ведомства: одно занималось вопросами мобилизации и снабжения, другое – оснащением армии, а третье патронировало инвалидов войны. Кроме того, по крайней мере теоретически, под контролем совета находились генерал-адъютантское и квартирмейстерское ведомства. Генерал-адъютант пехоты, кем бы он ни был, подчинялся генерал-адъютантскому департаменту, который занимался вопросами, связанными с офицерским составом, гарнизонами, вооружением и всеми правовыми и уставными вопросами. В состав квартирмейстерского штаба входило от двадцати до двадцати четырех человек; теперь у них появилась собственная форма. В пехоте форма штабных офицеров состояла из бледно-голубого мундира с красной обшивкой и темно-желтого жилета и брюк; у артиллерийских офицеров мундир был белым. Помимо уже перечисленных обязанностей этот департамент в 1796 году попросил разрешения заняться типичной для Генерального штаба деятельностью, а именно составлением военных карт. С этой целью к квартирмейстерскому штабу были прикомандированы тринадцать инженеров-географов, топографов, местом расположения для которых был избран королевский замок в Потсдаме. По большей части эти «инженеры-географы» являлись представителями среднего класса, буржуазии; юнкеры считали ниже своего достоинства возиться с цветными карандашами и циркулями.
В дальнейшем время от времени происходил кадровый обмен между генерал-адъютантским и квартирмейстерским департаментами. Первый пехотный генерал-адъютант полковник фон Гессау впоследствии возглавил квартирмейстерский департамент. Но даже в этом случае департаменты продолжали соперничество. В конечном итоге генерал-адъютантская служба добилась господствующего положения не только по отношению к генерал-квартирмейстерской службе, которой так и не удалось подняться выше уровня обычной технической службы, но и над Высшим военным советом, который, имея весьма смутные представления о круге своих обязанностей, в значительной мере пострадал от этих разногласий. В результате генерал-адъютантская служба превратилась во всемогущий военный кабинет прусских королей, государство в государстве. По крайней мере одна из причин активных призывов Штейна к реформированию военного кабинета заключалась в способности кабинета с помощью секретной информации оказывать влияние на короля. Однако, несмотря на недостатки, генерал-адъютантская служба, как показало время, была наиболее близка к современному Генеральному штабу.
Как ни странно, прусская армия продолжала оставаться признанным образцом для Европы, причем настолько, что непосредственно перед французской революцией французский военный министр подумывал о переносе во Францию военной структуры и строевого устава Пруссии. Французская революция явилась поворотным моментом во всех сферах жизни, включая военную, и в очередной раз продемонстрировала жизнестойкость Франции.
Ничто в то время не представляло большего контраста, чем настроения, царившие в Германии и Франции. После изнурительной Семилетней войны Германия истосковалась по миру. Это стремление к миру нашло свое отражение в трактате Канта «К прочному миру», в котором война обличается как разрушитель добра и источник всяческого зла; подобные рассуждения встречаются у Шиллера и в работах Гердера. Во Франции торжествовали иные чувства. Французская революция несла не только идею свободы и равенства, она породила национальное государство, которое, в свою очередь, создало феномен вооруженного государства, да и в целом продемонстрировала новые потенциальные возможности. Развитие Пруссией этой концепции стало одним из непредвиденных следствий революции, которое, по примеру Германии, в свое время подхватили восточные славяне.
Французы постепенно стали разочаровываться в существующем положении, и умеренные лидеры Национального собрания, искренне стремившиеся примирить старорежимных офицеров с революцией, неожиданно столкнулись со следующей проблемой. Высказывалась мысль предложить командование революционной армией графу Брунсвику или гессенскому генералу и министру графу Эрнсту Генриху фон Шлифену, последователям школы Фридриха Великого. В 1791 году строевой устав французской армии практически не отличался от устава королевской армии.
Борьба со старыми порядками в армии началась в то время, когда к власти пришли наиболее радикальные элементы революции, якобинцы. Многих офицеров казнили только по причине их благородного происхождения; казармы, парадные плацы и все то, что напоминало о прежней железной муштре, стало вызывающими отвращение символами старого порядка. Во многих полках были сформированы «солдатские комитеты», прообразы «солдатских советов» 1918 года. В то время как в Страсбурге проходил съезд полковых делегатов, двадцать тысяч моряков подняли мятеж в приморском Бресте.
Национальная гвардия, организованная с целью защиты имущих классов, постепенно превратилась в исходную ячейку народной армии. Когда в 1792 году Пруссия, Австрия, Англия и Испания создали коалицию против французской революции, лидеры революции взывали к патриотизму широких масс, и депутат Дюбои-Кранч внес в Национальное собрание законопроект о всеобщей воинской повинности. Этот законопроект тут же обрел силу закона, и с легкой руки Бара началось прославление ставшего под ружье народа.
Кампания 1792 года, этот крестовый поход королей, потерпела неудачу. Французская народная армия, полностью опрокинув традиции, продемонстрировала новую манеру боя, что-то вроде наступления разомкнутым строем огромной массы людей. Французов не отличало особое мастерство, но действовали они чрезвычайно эффективно. Мало того, революционные французские войска, имея мало общего со стоящей особняком властью, не рассматривали войну как какое- то исключительное событие. Этим, вероятно, объясняется их беспрецедентная жизнеспособность. В ситуациях, когда с вышколенными, хорошо вооруженными войсками было бы уже покончено навсегда, они умудрялись оправиться от поражений.
Существовал и экономический момент. Дешевого пушечного мяса с появлением народной армии стало в изобилии. Теперь не требовалось силой загонять народ в армию, а значит, не было необходимости иметь дорогостоящий мобилизационный аппарат. Старый феодальный порядок рухнул. Появилась новая народная армия. С Францией следовало заключить мир, поскольку, как заметил князь Гогенлоэ, нельзя взять верх над сумасшедшими.
Уроки пошли на пользу. Кант, Шиллер, Гельдерлин и Гердер были не единственными, кто с энтузиазмом приветствовал революцию. Ряд молодых офицеров, вроде майора генерал- квартирмейстерского штаба фон дер Кнезебека и лейтенанта фон Бойена (в то время простого пехотного офицера из Восточной Пруссии), продемонстрировали заметное расположение к новым тенденциям, пришедшим с Запада. Военные писатели, такие, как Георг Генрих фон Беренхорст, теперь отказались от математической концепции войны и принялись объяснять военную тактику с точки зрения политических переворотов. Беренхорст пришел к заключению, что следует заменить профессиональную армию кадровой армией на основе местной милиции (ландмилиции). Фон Бюлов активно поддерживал его точку зрения и в особенности настаивал на значении новой тактики перестрелки.
Однако новая «доктрина ползания по-пластунски» не нашла отклика в Высшем военном совете и в генерал-адъютантском штабе, а к ее сторонникам отнеслись с насмешкой и презрением. Особому остракизму подвергся фон Бюлов. Только горстка генералов во главе с генерал-лейтенантом фон Рюхелем и генерал-лейтенантом Курбье, который возглавлял прусскую гвардию в последней кампании, настаивала на всеобщей воинской повинности и неожиданно получила поддержку со стороны штабных офицеров, близких Кнезебеку. К сожалению, их взгляды вошли в столкновение с принципами юнкеров Восточной Эльбы, поскольку затрагивали права землевладельцев в отношении крестьян и личной собственности. Последствия французской революции отозвались в сердце Пруссии. По Силезии, отличавшейся особенно деспотичной системой, прокатились крестьянские восстания. Целые деревни испытали на себе самое варварское обращение со стороны командиров.
Тем не менее французская революция опрокинула прежний порядок вещей, приведя к изменениям во всем мире. Прусская армия не могла не признать этого факта. Изменения привели к беспрецедентному расширению театра и целей войны; борьба стала ожесточеннее и бесчеловечнее. Довольно интересно, что
