…Решено! Я обязательно буду почтальоном.
— Всё, — говорит мама. — Мицике заснул. Я тоже хочу немного отдохнуть. Поиграй сам.
Мама уходит. Но мне теперь совсем нескучно. Я знаю, что надо делать.
— Пап, а пап!
— Да.
— Пап, расскажи про свою работу.
Папа складывает в ящик инструменты. Придвигает стул, садится и говорит:
— Слушай!
Папа рассказывает очень интересно.
Вы, наверное, видели на углу большого перекрёстка стеклянную будку, похожую на перевёрнутый стакан? В будке сидит человек, он время от времени нажимает кнопку. Это и есть мой папа. Он милиционер. Ему на перекрёстке подчиняются все:
и люди,
и трамваи,
и троллейбусы,
и машины,
и даже собаки (если они не бродячие).
Папа нажимает кнопку — на светофоре вспыхивает красный свет: значит, все, кто движется в эту сторону, должны остановиться:
и люди,
и трамваи,
и троллейбусы,
и машины.
и собаки (все до одной).
Папа нажимает другую кнопку — вспыхивает жёлтый свет, он говорит: «Внимание, внимание! Приготовьтесь, не двигайтесь с места!»
Папа нажимает третью кнопку… и на зелёный свет
идут люди,
едут трамваи,
троллейбусы
и бегут собаки.
Бывает, что светофор портится. Тогда папа вылезает из будки, берёт в руки полосатую милицейскую палку и становится в центре перекрёстка. Взмах — машины едут направо. Другой нее движутся налево. Палка поднята вверх. Это значит «жёлтый свет». Все останавливаются.
Представляете, что было бы, если бы папа стоял на посту не в милицейской форме, а в обычном сером костюме? Его просто задавили бы. Бросились бы все гурьбой, и никто бы его не слушал. Что бы тогда делали все дяди и тёти, которые так спешат? Кто бы командовал троллейбусами и мотоциклами?
Нет, я непременно стану милиционером. Буду стоять на посту:
летом, когда жара,
зимой в метель,
дождливой осенью
и ясной весной.
Буду останавливать машины, чтобы детский сад мог спокойно перейти улицу.
Буду переводить стариков и старух за руку.
А тем, кто потерял дом, помогу найти его.
Папа говорит:
— Теперь поиграй сам. Я пойду отдохну.
«Хорошо, — думаю я. — Пусть папа отдохнёт, а я пока поговорю с дедушкой».
— Дед! А дед!
— Слушаю, малыш.
— Дед, расскажи, как ты работаешь.
Дедушка задумывается и не замечает, что лейка, из которой он поливает цветы, совсем пуста.
Дедушка до сих пор работает. Он говорит, что давно мог бы стать пенсионером, но без работы умрёт.
Мне становится страшно.
— Дедушка, работай подольше.
— Сколько смогу, — отвечает дедушка и улыбается.
Мне это кажется очень странным. Почему все взрослые, когда разговаривают со мной или укачивают Мицике, начинают улыбаться? Ничего смешного в этом нет.
Дедушка ставит лейку на белый подоконник:
— Слушаешь?
— Слушаю.
Дедушка работает крановщиком на башенном кране. Кран похож на большого журавля с такой длинной шеей, что она тянется выше семиэтажного дома. Кран катается по рельсам и поднимает тяжелые бетонные плиты. Из них складывают дома, как я из кубиков. Дедушка сидит в кабине, из которой видно всё:
и наш дом.
и будку на перекрёстке,
и больницу, где работает Вера,
и даже детский сад, в который хожу я.
Подъемный кран может:
поворачиваться направо и налево,
хватать бадьи с раствором,
двигаться вперёд и назад.
Он может поднять сразу десять человек (только это запрещено).
Если бы не подъёмный кран, то пришлось бы людям самим таскать всё на седьмой этаж и плиты, и раствор, и бетонные балки.
Я обязательно стану крановщиком и каждое утро буду забираться по железной лестнице к себе в кабину. Одно меня смущает. Дедушка говорит, что в кабине нельзя шалить — кран обязательно грохнется на землю.
Почему-то дедушка при этом отворачивается и начинает поливать цветы из пустой лейки.
— Ах, я совсем забыл, — говорит он и идёт в ванную комнату наполнить лейку.
А я уже стою возле старшей сестры Веры, которая пришла к нам в гости.
— Вера!
— Да.
