фланг под огонь стационарных орудийных батарей базы, а другой под удар наших крейсеров и эсминцев. Задача не самая безопасная, поскольку несущиеся с вполне понятной целью четыре истребителя при любых раскладах превратятся в мишень номер один как для корабельных орудий, так и для боевого охранения. Не будь в нашем распоряжении новых машин, о таком маневре нечего было и думать, но само оснащение “Гусей” было настолько продвинутым, что не просто давало шанс уцелеть, а могло обеспечить уверенную победу. По крайней мере на этом этапе битвы.
– Пойдем на форсаже, – сообщил Утенок, командир нашего крыла. – Бортовые вычислители крейсерных батарей не имеют достаточной мощности, чтобы просчитать упреждение на ускорениях, которые способны выдать наши лошадки. Да и коллегам-истребителям придется попотеть, чтобы загнать нас в прицельную сетку. Заходим трапецией, усилие маршевых – шестьдесят.
– Есть усилие шестьдесят! – доложили мы все по очереди.
Ника выставила рычаг гравитатора со встревоженным выражением на лице. Действительно, маршевое усилие в шестьдесят единиц – не шутка. Не будь у нас системы компенсации перегрузок, нас бы размазало по стенкам кабины тонким слоем мясного фарша.
– Готовность, – предупредил я. – Старт!
Представляю, как наше крыло выглядело со стороны в момент старта, – точнее, с точки зрения неприятеля. Мне-то было не до впечатляющих образов, я приводил в готовность бортовую орудийную батарею, но все же нельзя не отдать должного – выступили мы эффектно. На том ускорении, которое позволяли выжать из машин маршевые двигатели и компенсаторы перегрузок, мы не стартовали, а выстрелили собой в пространство. При этом, естественно, нас так быстро вынесло на внешнюю орбиталь, что орудийные вычислители крейсеров поперхнулись поступающими с радаров данными, не успевая выдавать упреждения для поражения целей. В результате весь шквал огня пришелся не по нам, а по тому сектору пространства, где мы должны были оказаться с точки зрения обескураженных кибернетических средств.
Но занятая орбита мало подходила для поставленной задачи – нам надо было вклиниться в строй противника и расчленить его.
– Торможение на усилии восемьдесят, – скомандовал Утенок, когда мы достигли переломной точки баллистической траектории.
Это уже было на грани, но вместо страха вызвало во мне нарастающий боевой кураж. Ника перевела усилие гравитатора, а я так рубанул вакуум тормозными дюзами, что ходовые камеры обзора на миг ослепли. При этом по обшивке, чувствовалось, бугры пошли от неимоверного напряжения, а нам в коконе искусственной гравитации было хоть бы что.
К этому времени пришло в себя вражеское боевое охранение – Бессмертные ринулись в бой, изливая из пушек потоки плазмы. Однако прицельно они бить не могли, поскольку утормозились мы настолько круто, что начали падать на звезду по совершенно немыслимой траектории – фактически отвесно. Для того, чтобы поймать нас в прицелы, им бы пришлось всей эскадрильей выстроиться перпендикулярно вектору орбиты, а это, извините, так просто не выполнить. Мы, напротив, видели вражеские истребители точно в профиль, что сильно увеличило зону поражения и точность прицеливания.
Ну, тут мы и дали им прочихаться. Продолжая падать на звезду почти отвесно, мы рубанули носовыми орудиями и разрезали строй истребителей плазмой, словно ножом. Пять машин тут же исчезли во взрывных вспышках, остальные ушли кто в разгон, кто в торможение, развалив строй.
– Бак и Доран налево, – скомандовал Утенок. – Мы с Безбашенным направо.
Я подрулил маневровыми дюзами, поймал нужный угол и снова поддал маршевыми, выходя на встречную относительно вражеских машин траекторию. Кто-то из особо ретивых Бессмертных на пределе допустимых перегрузок утормозился и зашел мне в хвост, но я долбанул по его магнитной броне кормовой пушкой, вынудив смельчака катапультироваться. Его истребитель не пролетел после этого и тридцати километров, как сказался перегрев обшивки от попадания, и машина, чиркнула в черноте космоса яркой падающей звездой.
Тут нас поддержали огнем республиканские крейсера, и началось всеобщее веселье. С обоих флангов нам на подмогу бросились четыре звена “D-10”, продолжая рассредоточение противника, а тяжелые флоты сцепились между собой.
Фактически противостоять нам могли только штурмовики – их тяжелые машины также были оснащены бортовыми гравитаторами, что позволяло им утормаживаться и ускоряться не хуже нас. К тому же они имели численное превосходство более чем вдвое – десять против четырех. Другое дело, что слишком большая масса не позволяла им сравниться с нами в маневренности. Но все равно они нас прижали, пользуясь тем, что, несмотря на изменение вектора траектории, мы продолжали довольно круто падать на звезду. Какая уж маневренность на такой траектории, когда тормозить уже практически некуда, а на одном разгоне, даже на очень мощном, выйти можно лишь на очень предсказуемую траекторию. Так можно и под огонь крейсеров попасть.
Пришлось мне переключить все внимание на кормовую батарею и отстреливаться плотным огнем. При этом приходилось по мере возможности уворачиваться от ответной пальбы. Как только я пытался разогнаться, меня вынуждали тормозить, накрепко заблокировав на траектории, которая с каждым десятком секунд становилась все опаснее. Если торможение и дальше будет преобладать над разгоном, это кончится тем, что я начну падать на звезду совершенно отвесно, превратившись для противника в неподвижную точку на фоне светила. И хотя излучение создает в этом случае не очень благоприятный фон для прицеливания, но неподвижная мишень все же куда проще для поражения, чем маневрирующая.
– Что собираешься делать? – спросила Ника.
– Есть два варианта, – ответил я, не отрываясь от управления кормовой пушкой. – Или попробовать разогнаться, рискуя получить плазмой в бок, или продолжать отстреливаться в надежде сбить этот чертов штурмовик.
– И что ты решил?
– Не знаю! Он верткий на редкость, не могу достать. А пушка у него настолько мощная, что не хотелось бы получить даже вскользь.
– Но что-то делать придется! – вспылила Ника.
Стыд хлестнул меня как кнутом. Одно дело Доран мне читает нотации, другое – женщина. И тут же, словно в ответ на воспоминание о товарище, Дорана сбили. Радар пискнул, показывая потерю одной из машин крыла. Трудно было понять, успел мой друг катапультироваться или нет.
