маленькой чайной на Гертнерплац. Он любил захаживать в это место, когда хотел отдохнуть от друзей. Мы говорили о всякой всячине, как вдруг Гитлеру захотелось навестить очень близкого друга – Эссера, который слег с желтухой. Мы пошли к нему вместе, но в доме Эссера Гитлер попросил меня подождать минуту в гостиной.
Пробыв недолго у Эссера, мы поехали на Шеллингштрассе, где находилась штаб-квартира СА, в том же доме, что и «Фёлькишер беобахтер». Там мы встретились с Герингом, который в то время командовал штурмовиками. Под мышкой он держал объемистый сверток, где, как я узнал позднее, были его каска, повязка со свастикой и пистолет. Гитлер еще раз отозвал Геринга в сторону и переговорил с ним, я не слышал о чем. К чему вся эта таинственность, подумал я и оставил их. Перед уходом я спросил Гитлера, что он собирается делать вечером, и он ответил, что будет занят очень важным делом.
Я отправился в кафе «Шеллинг-Салон» неподалеку от моего дома, где меня ждал Дитрих Эккарт, и мы по обыкновению сели за карты, сыграть партию в тарок. Оба мы не догадывались о том, что в этот самый миг полным ходом идет подготовка к путчу 9 ноября. Даже те, кому предстояло принять участие в путче, не знали точно, чего от них ждут.
В счастливом неведении я пошел домой, там меня застал телефонный звонок кондитера, приготовившего достопамятный свадебный торт с фигуркой Гитлера.
– В «Бюргербройкеллере» провозгласили нацистскую революцию, – сказал он. – Гитлер и Людендорф свергли социалистическое правительство Кара. Уже сформировано новое правительство, и в него вошли Кар, Лоссов и Зайссер.
– Не может быть! – недоверчиво возразил я. – Мы же были с Гитлером каких-то два часа назад.
– Как же, телеграмму с этой новостью уже печатают в «Мюнхнер нойесте нахрихтен», и штурмовики вместе с союзом «Оберланд» уже заняли все общественные здания.
Без дальнейших проволочек я побежал в обезлюдевший город, по улицам которого маршировали только колонны СА и части союза «Оберланд». Редакцию социал-демократической газеты «Мюнхнер пост» осаждали сотни людей, а ворвавшиеся внутрь громили печатные станки и прочее оборудование.
Впервые я начал понимать, о чем Гитлер шептался с Эссером и Герингом. Позднее я узнал, что Гитлер посетил Эссера затем, чтобы поручить ему организацию митинга в «Левенбройкеллере», который бы отвлек внимание от происходившего в «Бюргербройкеллере». Но о самом путче, как видно, он не сказал ни слова.
Когда около полуночи я вернулся домой, там меня дожидался Эссер. Сразу же после митинга в «Левенбройкеллере» он поспешил в «Бюргербройкеллер», и там его ждали самые удручающие вести.
– Все кончено… путч провалился! – воскликнул он, вскакивая с кресла, в котором сидел.
– Но, бога ради, какой путч?! Что произошло? Начните с самого начала, я ничего не знаю!
Эссер снова сел.
– Вы же, конечно, знаете, – произнес он уже более спокойным тоном, – что местные добровольцы сегодня вечером организовали встречу в «Бюргербройкеллере» и пригласили на нее членов правительства? Словом, когда все собрались, Гитлер внезапно занял зал с группой штурмовиков. Он выстрелил в потолок, призывая к тишине и вниманию, и сообщил изумленному собранию, что они с Людендорфом только что сформировали новое правительство и что сам Кар и несколько других членов бывшего правящего кабинета согласились в него войти.
– А потом?
– Потом Гитлер и Людендорф разрешили Кару, Лоссову и Зайссеру покинуть собрание, что было очень неразумно, и, как только эта троица оказалась на свободе, они тут же сделали все возможное, чтобы народ узнал, что они присоединились к Гитлеру под принуждением! Вокруг правительственных зданий уже протянули колючую проволоку, и регулярные войска удерживали в казармах большинство частей союза «Оберланд», – закончил Эссер.
Рано утром того знаменательного ноябрьского дня я вышел из дому с фотокамерой. День стоял пасмурный, и с точки зрения фотографа освещение было хуже некуда. На башне ратуши развевался флаг со свастикой, под ней нацистские агитаторы произносили речи перед восторженной толпой, которая, по всей видимости, и не подозревала о последних событиях.
Я прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как арестовывают социалистов и коммунистов – членов совета, но очень скоро у меня вышел весь запас фотопластинок. Кто-то сказал мне, что в это самое время в «Бюргербройкеллере» обсуждается вопрос, не следует ли заручиться поддержкой народа, организовав мирную процессию в городе, и я поспешил домой за новыми пластинками, решив, что примерно часа мне хватит, чтобы вернуться в «Бюргербройкеллер».
Но когда на обратном пути я добрался до Фельдхерренхалле, мне рассказали об ужасной развязке. Небольшая безоружная колонна шла от «Бюргербройкеллера» до Фельдхерренхалле, где подразделение правительственных войск встретило ее градом пуль. Генерал Людендорф, шедший с Гитлером во главе колонны, уцелел каким-то чудом. Гитлер, видимо, бросился на землю при первом же залпе и потом исчез; но собственными глазами я успел увидеть только то, как с улицы убирают древесные опилки, пропитанные кровью четырнадцати погибших.
Я упустил шанс сделать исторический снимок, за который позднее Гитлер был бы мне особенно благодарен.
Кажется, Гитлер серьезно повредил плечо, и кто-то, скорее всего Христиан Вебер, сумел оттащить его в безопасное место. Потом он скрылся в Уффинге, верхнебаварской деревеньке. Однако очень скоро полиция обнаружила его, арестовала и отправила в Ландсбергскую крепость.
Художники, состоявшие в гитлеровском движении, собирались праздновать Рождество в кафе «Блюте» на Блютештрассе и решили представить живую картину «Адольф Гитлер в тюрьме».
Мне поручили найти подходящего двойника на роль Гитлера. Случайно я наткнулся на человека, поразительно на него похожего. Я спросил его, не хочет ли он принять участие в спектакле, и он согласился.
Большой зал кафе «Блюте» быстро заполнялся людьми. Когда поднялся занавес и на полутемной сцене показалась тюремная камера, установилась благоговейная тишина. За зарешеченным окошком падали снежинки, а за маленьким столом спиной к зрителям сидел человек, закрыв лицо руками. Невидимый хор мужских голосов запел «Тихая ночь, святая ночь».
Когда замер звук, крохотный ангел спустился в камеру, неся освещенную огнями рождественскую елочку, и осторожно поставил ее на стол рядом с одиноким человеком.
«Гитлер» медленно повернул голову лицом к зрителям. Многие решили, что это и в самом деле он, и в зале послышались всхлипы.
Зажегся свет, и повсюду вокруг себя я увидел мужчин и женщин с мокрыми глазами, которые поспешно прятали носовые платки. В тот же вечер человек, исполнявший роль Гитлера, вступил в партию. Его звали Ахенбах – это имя впоследствии прославилось в партийных кругах, так как он был специалистом по генеалогии и именно он организовал и стал руководителем бюро по изучению расовой чистоты.
26 февраля 1924 года Гитлера судили. Судебное заседание проходило в Мюнхене, в бывшей военной академии на Блютенбергштрассе. Все подходы к зданию, окруженному оградой с копьями, загораживала колючая проволока, и толпы полицейских в сине-зеленой униформе внимательно проверяли пропуска. Всех обыскивали, не прячет ли кто оружие, было совершенно очевидно, что власти опасаются, как бы сторонники Гитлера не попытались его освободить, и старались не оставить ни одной открытой щели. Мне самому удалось пробраться в зал, но при этом было сказано, что фотографировать запрещено.
Однако, несмотря на строгий запрет, я все же смог сделать одну групповую фотографию и сфотографировать зал скрытой камерой «Стирншен», изобретенной в начале века, на которую можно посмотреть в отделе фотографии Немецкого музея. Я спрятал аппарат под жилетом, а объектив вставил в пуговичную петлю. Из сделанных снимков приличного качества оказался только один, но хватило и его одного.
Гитлеру предъявили серьезное обвинение в государственной измене, закон карал такое преступление «смертной казнью или менее строгим наказанием по усмотрению суда». Но симпатия публики полностью была на стороне Гитлера, и взволнованные массы с большим облегчением встретили приговор суда, вынесший ему мягкое наказание в виде шести лет тюремного заключения.
Мне повезло быть среди тех, кому удалось получить разрешение посетить Гитлера в тюрьме. Но для
