На прибрежье Гитчи-Гюми

– Марихуана, например. Мой брат любит марихуану и скотч.

– Скотч мне не нравится, – сказал Пирс. – Лучше пиво.

– Он обожает хороший скотч, – сказала я. – Я, слава богу, уговорила его не употреблять кокаин с героином, но кто его знает, что дальше будет. Понимаешь, я считаю, что каждого человека окружает аура, она как белок у яйца, а человек – это желток, он внутри ауры, как зародыш-желток в белке. Зародыш питается белком, а человек получает духовную поддержку, то есть ту же пищу, из ауры. Те, кто употребляет героин, пожирают свой собственный белок, ауру, значит. Вкусно, конечно, но получается, что сам себя съедаешь заживо. И назад этого не вернешь, а оно могло бы и пригодиться снаружи, то есть когда ты, так сказать, вылупишься. В общем, съеденный белок обратно не воротишь, да и сам ты уже не тот. Ну, как мальчишка, который съел запас завтраков на неделю вперед.

– Полагаю, то, что ты рассказываешь, самой тебе кажется очень разумным, – сказал Деннис.

– Сволочь! – обиделась я.

– Ты что, не согласен с тем, что моя сестра говорит? – спросил Пирс.

– Ага! – подхватил Леопольд. – Ты что, не согласен?

– Лучше вас, ребята, нет никого! – растроганно воскликнула я.

– Да, ей наверняка кажется очень разумным то, что она рассказывает. А у меня дома полно марихуаны, отличная травка – с Гавайев, одни цветочки, а еще – батончики пейотля. Сам я его лет сто не пробовал, но ручаюсь, это клево. Я и скотч закажу, а если он вам нужен срочно – купим по дороге, – пообещал Деннис.

– Одни, говоришь, цветочки? – обрадовался Пирс. – Ладно, уговорил. Мы поедем за тобой следом.

– Понимаешь, другие дети ни за что не будут водиться с мальчишкой, который съел свои завтраки за неделю вперед, и прежде всего потому, что он наверняка будет ходить голодный и выпрашивать у них завтраки. Да, конечно, наверняка найдется кто-нибудь убогий, с заниженной самооценкой, кто с радостью поделится своим завтраком – для того чтобы обзавестись другом. Так же и женщина с заниженной самооценкой готова спутаться с наркоманом и чуть ли не радуется тому, что ее аура разрушается, – это все потому, что она считает себя никчемной.

– Твоя сестра, – она что, немного того? – спросил Деннис, когда мы вышли.

– Нет, – сказал Пирс. – Это ты того.

– Ага, – подтвердил Леопольд. – Это ты того.

– Я никогда не забуду вашей доброты, – сказала я братьям.

– Тебе что, правда не нравится мой пиджак? – спросил Деннис. – Он почти новенький, я его всего разок надевал. Ну до чего я несчастен!

Я отвязала от дверцы машины Трейфа и села вперед. Леопольд забрался ко мне на колени.

– Он на серебристом «Мерседесе», – сказал Пирс. – Дома у него еще темно-зеленый «Лотус», но он сейчас не на ходу. Я обещал разобраться.

– Он, наверно, жутко богатый, – сказала я. – Ой, Пирс, а вдруг это наш выигрышный билет?!

– Кто его знает, – ответил Пирс.

Несколько кварталов мы ехали за серебристым «мерсом», но на перекрестке нам пришлось остановиться на красный свет, и мы потеряли Денниса из виду.

– Может, он свернул, – предположила я и тут вдруг посмотрела на соседнюю машину. – Леопольд, у меня зрение отвратительное. Будь добр, взгляни на даму в соседней машине. Кажется, она похожа на маму.

Леопольд посмотрел в сторону, вперед, обернулся назад.

– Ой, точно, мама!

– Правда?! А я уж думала, у меня глюки. Что будем делать?

– Кричать! Орать во все горло!

– Ма-а-ам! – завопила я. – Мама, мы здесь! Она посмотрела в нашу сторону и опустила окно.

– Откуда у нее машина с кондиционером? – удивилась я.

– Может, это та, которую взяла Мариэтта? – предположил Пирс.

– Не похоже, – сказала я.

– Сколько же на мою долю выпало страха, тревог и волнений! – прокричала мамочка в открытое окно.

– He говоря уж о стирке и уборке! – подхватил сияющий Леопольд и попытался встать прямо у меня на коленях.

Зажегся зеленый.

– Где вы были? – спросила мамочка.

Машины сзади возмущенно засигналили, а Трейф на заднем сиденье истошно залаял.

– Тебя искали! – проорал Пирс. – Притормози вон там, впереди.

Мы свернули на стоянку перед универмагом. Мамочка вышла из машины, и мы все, включая Трейфа, бросились ей на шею.

– Лапушки мои, – запричитала она. – Вам было очень плохо?

Из машины вышла женщина, которую я никогда раньше не видела. Она стояла и смотрела на нас. Это была дама восточного вида, лет сорока. Грудь ее украшало ниток двадцать бус – янтарь, бирюза и серебро, которые на черном обтягивающем платье смотрелись весьма экзотично. На ногах у нее были серебряные туфли на высоченной платформе.

– Это Нэнси, – сказала мамочка.

– Кто такая Нэнси? – спросила я.

– Моя новая подружка.

– В каком смысле?

– Я стала лесбиянкой! – сообщила мамочка. – Мужчинами я сыта по горло! Мы с Нэнси любим друг друга.

– А почему ты решила покончить с мужчинами? – спросила я.

– Эдвард сбежал из больницы.

– Это мы знаем, – сказала я. – Он нас похитил, но нам удалось бежать.

– Бедные мои детки! – воскликнула мамочка. – Он метался по всей стране. В газетах писали, что с ним девушка и маленький мальчик, и я решила, что он убил Пирса и взял в заложники тебя с Леопольдом.

– Да нет, – сказала я. – Они, наверное, перепутали его с Пирсом. С нами все в полном порядке.

– Слава богу! Больше всех пострадала несчастная мать Эдварда. Когда назначили залог, она в качестве гарантии предложила свой дом. Теперь его у нее забирают. Как только наберу денег на билет, вызову ее сюда, пусть живет с нами. Но это не главное. Как я беспокоилась, просто места себе не находила, на десять лет состарилась. Я безумно боялась, что Эдвард вас убьет.

– Я по тебе ужасно скучал, мамуля! – сказал Леопольд. – Даже почти забыл, какая ты неполноценная.

– Доконало меня то, что вместе с трейлером пропали все мои фотографии, – сказала она. – Не осталось никаких свидетельств моего существования. А я ведь хранила фотографии всех ваших отцов, хотела вам показать, когда вам исполнится двадцать один.

– Мне двадцать один уже исполнилось, но никаких фотографий ты мне не показывала, – сказал Пирс.

– Не могла вспомнить, куда я их запрятала, – объяснила мамочка. – А мы как раз ехали на встречу с продюсером, хотели, чтобы про вас рассказали по телевизору, в передаче о пропавших людях. Теодор даже песню написал. Хотите с нами поехать?

– Теперь же в этом нет необходимости! – сказала я.

– Теодор так расстроится, – вздохнула мамочка.

– Знаешь, я очень сомневаюсь, что Эдвард мог бы убить собственного сына.

– Кто знает, может, Леопольд вовсе не его сын, – ответила мамочка.

– Да?! – обрадовался Леопольд. – А какие есть еще варианты?

– Надо припомнить, – сказала мамочка. – Я тебе потом скажу.

– Нэнси, какие у вас красивые бусы, – восхитилась я.

– Спасибо. Я их сама делаю.