Посвящения и посвященные в Тибете

гарантируют того, что советы ламы будут одинаково хороши для всех его учеников. Каждый ученик в соответствии со своим характером должен быть направлен учителем по отдельному пути, который учитель либо уже прошел, либо изучил его достаточно тщательно, чтобы приобрести полное знание его основы.

Кандидат на посвящение обычно готов следовать этому благоразумному совету. Огромна разница между ним и обычным, одним из тысяч, монахом, лишенным инициативы. В то время как последний, который со времен детства, когда его взяли в монастырь, бездумно продвигался в направлении, намеченном для него его настоятелем, без всякого интереса посещая занятия в монастырской школе и прозябая в чем-то вроде ханжеского неведения, будущий посвященный обнаруживает, что обладает своей собственной решимостью. Он отвергает беззаботное существование обычных членов гомпа[12], для того чтобы отважиться пойти на вдвойне рискованное предприятие: преодоление трудностей духовного характера и борьбу с материальными житейскими трудностями, чтобы иметь возможность жить в областях, возможно слишком удаленных от его родных мест, где он мог бы пользоваться помощью родных и друзей. Помощь эту охотно оказывают тем, кто надевает на себя монашескую одежду.

В двадцатилетнем возрасте молодой монах, как правило, испытывает первое неясное желание покинуть монастырь. В отличие от мистиков Запада, которые удаляются в монастырь, когда слышат зов свыше, первым следствием мистических тенденций восточных людей является побуждение оставить монашескую жизнь и искать уединения в отшельническом жилище. К этому возрасту ученик уже обладает достаточно сильным характером, чтобы принять столь важное решение, и, несомненно, он уже способен получить необходимые сведения, чтобы в соответствии с конкретной преследуемой им целью обратиться к ламе, ученики которого уже устремились в подобном направлении.

Тем не менее бывают случаи, когда такой путь невозможен, и первая встреча со своим будущим гуру у некоторых происходит по чистой случайности. Будущий ученик не только ничего не слышал об этом ламе, но у него вообще никогда и в мыслях не было посвятить свою жизнь достижению религиозных целей. Тем не менее все меняется в пределах какого-то часа или внезапно; ученик вступает в тот таинственный мир, в котором «поток прокладывает себе русло»[13].

Разумеется, слово «случайность», которое я использовала, не встречается в речи таких убежденных детерминистов, как ламаисты. Такие непредвиденные встречи и их последствия они рассматривают как произошедшие в результате отдаленных причин, то есть каких-то событий из прошлых жизней.

Часто бывает так, что учитель советует кандидату или даже уже принятому ученику пойти к другому ламе. Этот совет связан с тем, что учитель считает свой метод неподходящим для особенностей характера ученика. В других случаях гуру заявляет, что в каком-то своем ясновидческом переживании в медитации обнаружил, что у него нет с данным учеником каких бы то ни было духовных связей или психического родства, в то же время последний психически близок другому ламе, к которому его и отсылают. Эти связи и родство, истоки которых ламаисты отслеживают вплоть до связей, образовавшихся в течение прошлых жизней, считаются весьма необходимыми для успешной практики ученика.

Некоторым другим кандидатам объясняют, что они еще не готовы для того, чтобы вступить на «Мистический Путь», и лама великодушно рекомендует им выбрать себе другое направление. Наконец, некоторых просто отказываются принимать без каких-либо причин, которые приписываются скрытым мотивам учителя.

Принятию кандидата в ученики обычно предшествуют длительные подготовительные процедуры. Они включают в себя ряд более или менее трудных испытаний. Некоторые гуру, в основном отшельники, превращают этот период ученичества в настоящую драму. Примеры этого я уже приводила в своей предыдущей книге, поэтому считаю ненужным утомлять читателя излишними повторениями.

Глава 3 Характер эзотерических доктрин. Метод и знание. Отец и мать. Традиционные устные наставления. Передача знаний по линии посвященных. Евгеника

Теперь мы должны обратиться к тому, что так страстно требует молодая религиозная элита Тибета у своих учителей-мистиков. Просвещенные ламы единодушно утверждают, что доктрины всех школ философии в их стране (фактически это все буддийское учение) изложены в книгах и открыто преподаются учеными наставниками в монастырских школах философии[14].

Изучение этих различных теорий, тщательное их исследование, размышления и медитации могут привести тех, кто посвятил себя им, к обретению Знания. Тем не менее, согласно тибетцам, следует опасаться такой ситуации, когда знание остается всего лишь простым интеллектуальным принятием слов или принятием результатов чужого опыта. Такого рода знание они считают очень далеким от совершенного понимания и реализации – плодов непосредственного личного постижения объекта познания.

Интересно отметить, что тибетцы, используя способность санскрита придавать одному и тому же слову разные значения, перевели название известной работы, приписываемой Нагарджуне, – «Праджняпарамита» – не как «Высшее знание», а как «Выход за пределы знания». Правы они или слишком вольно обращаются с грамматикой, но факт остается в том, что на этом «выходе за пределы» они выстроили целую мистико-философскую систему, которая в конечном счете отлично согласуется с учениями весьма влиятельной в Тибете буддийской школы Мадхьямика.

Огромное значение придается этому «выходу за пределы» в эзотерических учениях. В них по-разному трактуется «выход за пределы» милосердия, терпимости, алертности, нравственности, безмятежности и знания. Нужно понять, что «за пределами» наших узких и непросветленных представлений о милосердии, терпимости и т. д. существует другой способ их понимания и практической реализации. На более высокой стадии посвящения демонстрируется в свою очередь незначительность и этого второго подхода к пониманию милосердия и т. д.

Таким образом, мы приходим к загадочным декларациям из «Алмазного Меча»[15]: «Когда человек более не верит ни во что, приходит время совершать дары». Мы можем предположить, что общая психическая направленность тибетцев, а возможно, также и некоторые традиции, существовавшие в их стране до начала проповедования идей школы ума[16], склонили их к подобному толкованию «высших добродетелей» (санскр. парамита). Подтверждает ли сам текст «Праджняпарамиты» их систему «запредельного»? Это слишком специальный вопрос, чтобы его здесь рассматривать.

Обычно ламаисты допускают, что, для того чтобы знание (тибет. шейраб) было действенным, его необходимо соединить с методом, с благими средствами (тибет. тхабс), искусно приводящими к желанному Просветлению.

Объединенные тхабс-шейраб играют в ламаизме доминирующую роль. Символически они представлены как дордже (санскр. ваджра) и маленький колокольчик (тибет. дильбу). Дордже представляет мужское начало и метод, а дильбу – женское начало и знание. Посвященные налджорпы носят кольца, украшенные этими эмблемами: на правой руке – золотое кольцо с изображением дордже, а на левой – серебряное кольцо с колокольчиком.

В мистицизме тхабс и шейраб превращаются в яб и юм, то есть «отец» (метод) и «мать» (знание). Именно так и следует понимать скульптуры, изображающие слившиеся пары, которые можно увидеть в любом ламаистском храме. В этой связи интересно отметить, что некоторые иностранцы отправляются в большой ламаистский храм в Пекине, чтобы удовлетворить свой нездоровый интерес, наслаждаясь созерцанием этих статуй. Служки в этом храме, как и в других храмах, посещаемых светски настроенными туристами, заметили такое любопытство посетителей и не преминули воспользоваться этим. В храмах, куда пускают посетителей, не без умысла завесили статуи, вызывающие такой специфический интерес. Разумеется, за плату они поднимают покрывала, и, пока простодушный путник таращится во все глаза, хитрый чичероне, смеясь за его спиной, опускает монету в карман. Я обнаружила это, когда жила в китайском монастыре Пейлин-сы, примыкающем к ламаистскому монастырю. Нет необходимости говорить, что в тибетских монастырях покрывала неизвестны. Антропоморфный символ яб и юм, увенчанный черепами и танцующий на трупах, рассматривается здесь как исключительно аскетический. Кроме того, эта пара символизирует пустоту и блаженство, а также множество других философских идей.