Тут особая система — вышколенная, грамотная. Все-таки образование: я ж с отличием закончил…
— Вы что, аттестат принесли?
— Конечно.
— Уберите, уберите это. Не задерживайте. Что вам нужно?
— Конец месяца: матросам и узловикам нужна сменная форма. Она постиранная, выглаженная, с бирками, на каждый комплект пакет документов, отдельная упа…
— Стоп. Вы можете как-то…
— Форма внизу. Туда никого не пускают. Такого безобразия…
— Какой отсек?
— Шестнадцатый.
— Ах вот как, шестнадцатый — произнес картограф задумавшись.
'Такого отсека у нас уже нет'.
— У меня все подписи. У меня печати, почти все — семнадцать. Одной не хватает.
— Не хватает?
— Одной всего. Ее ж отменили. Печать аллерголога. Раньше, когда форму стирали в бульоне из костей не очень здоровых животных…
— Постой-постойте, у вас что нет печати аллерголога?! Вы в своем уме?! Что это за отношение к документации? Развели бардак! Без нее форму не дадут, вы что? — протяжно выдохнул. — Это ж главная печать. Как вы… Покажите-ка аттестат… Ладно, не надо.
— Я не знал…
— Ах вы не знали… Теперь Склисовский и хаос, для меня, одно и тоже. Выход один: шить новую форму. Тогда уж за одно комбинезоны, и эти… шапочки от солнца.
Картограф опустил голову, задумался.
'Гирлянды повесили, форму вот перешиваем; может, массовое катание на лодках не такая и глупость…'
Кто-то тронул за плечо. Константин повернул голову, посмотрел вверх и сразу зажмурился, ослепленный солнцем. Из пульсирующей (пульсирующая рябь — ?) ряби донесся голос второго помощника, Эрика Мушито.
— Месье Константин, у нас проблемы. Нужна помощь.
— Я вижу, — прошептал картограф, как только в глазах прояснилось.
Черная, вся в волдырях кожа, местами содранная, путалась в ошметках обугленной одежды. Разодраны руки, ноги, живот. Раздутая шея бугрилась спекшейся кровью. Язык опух и рот полностью не закрывался, в его уголках пузырились розовые слюни.
— Месье Константин спуститесь пожалуйста, — с трудом выговорил Эрик, и принялся кашлять. Кашлял с большими перерывами; захлебываясь и свистя легкие с трудом втягивали воздух, тело вздрагивало, и тогда изнутри вылетали, окутанные розовой слизью, темные пузырчатые кусочки.
Лицо картографа неприязненно скривилось, подступила тошнота; он отвернулся и долго искал, за что же зацепиться взглядом. Очень не хотелось спускаться. Даже думать об этом больно.
'Пойду туда — уже не вернусь'.
Смотрел на горизонт, а перед глазами Эрик. Не тот, что теперь, а прежний: жизнерадостный, отчаянный. Остряк, красавец, бабник. Белый костюм, неизменная бабочка, и туфли до блеска… Только двадцать пять, а уже три точки в торговых рядах, после смерти родителей из дома сделал букмекерскую контору, когда не плавал, жил в гостинице и нанимал лучший в городе экипаж.
Они тогда хорошо заработали на шелке; сошли с корабля и сразу, всей гурьбой, уставшие но веселые, ввалились в портовый кабак.
'Я не поплыву с тобой, — говорит Эрик. — Мне, конечно нужны деньги. От конторы одни убытки. Но, я ни очень доверяю гигантам, вся эта свехприбыль… Мне никогда не везло на 'легкие деньги'. Все мое состояние — продукт перегонки нервов, крови и пота.
— Что же ты будешь делать без меня? — улыбаясь говорит Константин. — Меня не будет пол года. Тебе придется отказаться от многих привычек.
— Он поплывет, поплывет, — говорит Вик, и тормошит Эрика за плече. — Что, дрейфишь старина? Я тоже боялся, но когда это чудовище из-за размеров не смогли завести в порт — , я кстати наблюдал, зрелище скажу, — вот тут я решил — поплыву! Это ж не шхуна — это плавающий континент.
— И вы тоже? — Эрик недоверчиво глядит на Макса, Лемма и остальных.
— Мы с капитаном, — бодро отвечает Макс. — Куда же он без нас.
— Почему я только узнал?.. Вот черти… А без вас, что мне здесь делать? Эй Чирик! Останься хоть ты. Поплаваем на 'Ките', пока они вернутся.
— Нет, — звучит в ответ. — Я с капитаном.
— Слышал я про этот 'Цесариус', — говорит Эрик Константину. — Что-то не чистое. 'Кампания' страхует его на…
— Я знаю, — перебивает Константин. — Ты со мной?
— Страховщики подписали гарантийные письма, предоставили отчет о своих…
— Какая разница!.. Контракт подписан. Завтра продаю корабли. Отвечай негодяй… Ты со мной?
Эрик задумывается'.
Картограф молчал почти минуту; глядел на горизонт, задирал лицо к небу, и дышал, дышал медленно, задерживая воздух в груди, подольше, чтоб уже ни хотелось, никогда. Мягкий ветер ласкал кожу, приятно согревало солнце, плеск волн успокаивал. Эрик напомнил о себе новым приступом кашля; Константин поднялся, спросил у помощника, может ли тот идти, тот ответил, что справится. И не стало палубы с ее солнцем, воздухом, ветром. Темные коридоры, глотали звуки — топот ног, вздохи, редко оброненные фразы. Коридоры извивались, раздваивались, сходились, и казалось им не будет конца, но вот нос уловил запах гари, послышался гул; скоро звуки распались на свист поршней, стук топоров, крики людей…
Через пять часов в каюту старшего картографа, несколько матросов, занесли и положили на койку обгоревшее тело. Человек был без сознания. Судовой врач забинтовал правую ногу, выше колена, зашил глубокую рану на животе и тоже забинтовал, обработал перекисью шрамы на лице, нанес мазь от воспаления и ушел.
Каждые пол часа появлялся санитар, щупал живот, проверял пульс, менял наволочку на подушке. Больной все время захаркивал ее кровью.
Второй помощник, вымытый, одетый в чистое, в сверкающих туфлях, с бархатной бабочкой на опухшей шее, как стемнело пришел справиться о здоровье картографа. Когда санитар вышел, Эрик принялся обшаривать карманы рваного кителя, что висел на спинке стула, перерыл одежду в шкафу, наконец, догадался заглянуть в тумбочку. Ключ был там.
Сейф открылся не сразу, замок заедал и громко щелкал, отчего помощник вздрагивал и оглядывался на койку. Наконец, маленькая дверца скрипнула, Эрик забрал нужные документы, на пороге остановился, взглянул на Константина, усмехнулся чуму-то и осторожно прикрыл за собой дверь. Мушито навсегда покинул каюту старшего картографа, и не только, через час он и тридцать матросов будут уже в пятнадцати милях от торговой шхуны 'Цесариус'; их путешествие на север к безлюдным береям закончится через неделю. Они не пройдут и трети пути; шторм нагонит внезапно, погибнут все.
5
В пять утра Константин очнулся. Несколько минут бездумно рассматривал потолок, потом внимание отвлек скрип; больной кряхтя приподнялся на локтях и повернул голову к двери. Она чуть раскрыта, кто-то рассматривал его в щель.
Картограф хотел что-то сказать, но вместо этого раздался глухой кашель. Дверь отворилась, поспешно вошел матрос, за ним еще двое, последний прикрыл за собой, но не полностью, остановился возле, чтоб наблюдать за коридором.
