— Пуля была на излете, утратила убойную силу. Стреляли будто бы издали, метров этак с двухсот. Но окно закрыто и стекло цело. Странная пуля, вы не находите?
Следователь кивает поощрительно, и эксперт внимает безмолвному призыву:
— …Сплющена в двух местах. Будто ударялась дважды. Вот гляньте сами. — Он опускает пулю в подставленную ладонь следователя.
Павел Ефимович, покатав пулю на ладони, говорит, словно беседуя с самим собой:
— Деформация могла произойти и до выстрела…
— Исключено. Деформация значительная, пуля не влезла бы в ствол, — откликается эксперт.
Павел Ефимович выжидательно молчит, но эксперт только повторяет с непонятным удовлетворением:
— Странная пуля…
2
— В одном коллективе, как вы выразились, дорогой, с Анатолием Петровичем я был лет восемь. А у нас есть сотрудники, работавшие с ним гораздо дольше. Гораздо!
— И все же я хочу услышать о покойном именно от вас.
Секретарь парткома глубоко и выразительно вздыхает, разводит руками:
— Что же я могу добавить, дорогой, к словам коллег? Вы знакомились с его личным делом, с характеристиками, подписанными, между прочим, и мной. Солидный ученый, знаете, автор множества работ, в том числе и двух фундаментальных. Эдакий зубр, знаете. В своем деле, можно сказать, собаку съел.
— Только ли собаку?
На широком лице с раскосыми восточными глазами появляется лукавая улыбка:
— Ладить с людьми он умел. Но, знаете, чтобы стать зубром, одной травы мало. Приходится, знаете, изредка и мясом питаться, а?
— Мясом коллег?
— И учеников…
— Пожалуйста, поконкретнее.
— Затруднительно, знаете…
Секретарь парткома словно почувствовал, что подумал следователь, и добавляет:
— Заявлений не поступало, одни слухи. А им, знаете, цена невелика.
«Вот почему он уходит от разговора о покойнике».
— Я должен хотя бы предполагать, где следует искать убийцу.
Улыбка не к месту разливается по всему лицу, еще больше сузив глаза и высвечивая морщины:
— Ну, те люди, которых я вам назову, знаете, кандидатами в убийцы не годятся. Это уж точно, дорогой, поверьте.
— И все-таки…
— Попробуйте поговорить для начала с аспирантом Швыдкым, а?..
3
Аспирант Костя Швыдкый отвечал на вопросы Трофимова неохотно, он никак не мог понять, зачем его вызвали в прокуратуру. Только когда Павел Ефимович спросил о диссертации по проблемам программирования автоматов, он несколько оживился и стал подробно рассказывать о перспективах различных подходов к этой проблеме. Разговор ушел куда-то в сторону и вглубь, затерялся в дебрях научной терминологии, и следователю ничего иного не оставалось, как спросить напрямик:
— Считаете, что вашей работой воспользовался Анатолий Петрович Сукачев?
Аспирант моргает белесыми ресницами, будто в лицо ему ударил луч прожектора.
— Я считаю? Да вы спросите у моих товарищей, а то и у профессора Менченко. Это они первыми возмутились таким пиратством. Форменное пиратство, все так говорят. Он меня использовал, как раба на галерах. Не постеснялся две главы начисто скатать, шесть уравнений, единого слова не подправил в формулировках. А когда я заикнулся об этом, Анатолий Петрович отвечал: «Это я тебя процитировал, честь оказал. Ты чем-то недоволен?» Ну, пришлось высказать, чем я недоволен. А он стал разъяснять: мол, мою работу в научном мире могут не заметить, проглядеть, много всего такого печатается. А в его публикации она заиграет, глаза некоторым кольнет. «Потом уж я оглашу, чья это работа, — говорит, — «ход конем» придуман. Неужели ты мог заподозрить меня в плагиате?»
— Вы согласились с его объяснением?
— Не то чтобы согласился… Но ведь он так убедительно уговаривал. Живописал, как все будет, в лицах и с подробностями. Я и подумал: подожду малость. А чего ждать было? — Он опять жалобно моргает и вроде бы даже всхлипывает.
— Чего же? — спрашивает следователь.
— Известно чего. Когда его поздравляли с успешной работой, он возьми и оброни, что многим обязан сотрудникам своего отдела. И в числе прочих упомянул мою фамилию…
— А вы?
— Что я?
— Вы не объяснили, как все было на самом деле?
— Прямо на заседании ученого совета?
— Прямо.
— Я, видите ли, сначала растерялся. Решил посоветоваться с Кириллом Трофимовичем. Это председатель ученого совета. А он, как назло, на второй день уехал на симпозиум в Италию. Коллеги возмущались, обещали коллективное письмо в Академию…
— Написали?
— Собирались. Но у каждого своих хлопот по горло. Да и Анатолий Петрович не сидел без дела. Он умеет ужом виться. Многих уговорил, так воду замутил, что все перестали понимать, что к чему.
— А почему не поставили в известность партком?
— Во-первых, я беспартийный. А во-вторых, или, скорее, во-первых, Анатолий Петрович рассказывал, как его обижали в жизни из-за отца, в партию не хотели принимать. А тут еще я добавил бы… — Он взглядывает на следователя, быстро говорит, спеша предупредить упрек: — Вот и поплатился за сердоболие.
— За беспринципность.
Костя вздрагивает, будто его ударили, укоризненно смотрит на следователя:
— Поймите, он — солидный ученый, а я только начинаю свой путь…
— Понимаю вас, но вещи необходимо называть своими именами. Иначе мы так запутаемся, что перестанем их различать.
— Может быть, вы правы… в общем. Но в частностях…
Он играет паузу, и Павел Ефимович врывается в нее.
— Вы сказали, что только начинаете путь в науке. Так вот, его надо начинать с принципиальной позиции. А то потом будете в своих бедах обвинять других. Согласны?
— Д-да, но…
— Что еще!
— Есть у нас один такой принципиальный. Между прочим, Анатолий Петрович иногда величал его другом. Он уже дважды лежал в больнице с язвой желудка.
— Как его фамилия?
— Бурундук Арсений Семенович. Его считают очень талантливым ученым, даже гениальным. А он по сей день только кандидат наук и старший научный сотрудник.
