— Остановись! И сама пропадешь, и брата погубишь.
Я замерла, прислушиваясь к тому, что творилось за столом. А там шел спор. Морана хотела отыграться, предлагала сыграть в долг, но Кощей отказывался:
— Ты мне еще с прошлого бала должна, — хохотал он, — не отыграться тебе! Что ты можешь предложить? Снег да болезни? Хвори да горе? Я и сам могу, этого у меня хватает.
— Ставлю мальчика, — вскричала Морана.
Сразу возникла тишина. Казалось, слышно, как трава шевелится. Замолкла музыка, стихли разговоры, прекратились танцы.
— Мальчика, говоришь, — громким шепотом произнес Кощей, — а он живой? Что-то не похож.
— Живой, еще как живой, — расхохоталась Морана.
Она дунула, и с ладони Василько взмыла вверх и обосновалась в небе одинокая звезда. Василько подскочил, оглянулся, меня он не увидел. Он смотрел на Морану:
— Ты сказала, она моя! Ты сказала, звезда моя. Отдай!
— Ох, какой прыткий, — засмеялся Кощей, — идет, играем!
— Послушай меня, Морана, — вмешалась в спор Тереза, — ты все равно проиграешься. Отдай мне мальчика, я отыграю твой проигрыш.
— Ты хочешь отыграть и отдать Моране? Что за альтруизм? — удивился Кощей.
— Бывают, знаешь ли, и у меня странности, — усмехнулась Тереза.
— А что ты захочешь за это от меня?
— Слово.
— Какое?
— Отыграюсь, узнаешь.
— Играй, мальчишка твой! — со злостью сказала Морана.
Крупье — черный махаон, раздал карты.
Я не знаю, как, но Тереза выиграла! Я хотела позвать брата, только открыла рот, как синяя жаба закрыла его собою. Вокруг меня плотным кольцом стояли мавки, над головой кружила стрекоза. Я испугалась: почти не стало видно, что делается на поляне. Я старалась рассмотреть, где Василько. Вдруг он появился за моей спиной вместе с Летавицей. Я прижалась к нему и заплакала.
— Сейчас, Василько, мальчик мой, сейчас мы уйдем, — шептала я ему.
— Что это? — спросил он, показав на синюю жабу на моем лице.
— Ничего, не бойся, я потом тебе расскажу.
Дядя Бронислав в это время уже перепрыгнул с лица обратно на плечо. Я услышала продолжающийся разговор:
— Так какое слово ты хочешь? — спросила Морана.
— Поклянись, что больше обманом заманивать людей не будешь!
— Ах, Тереза! — воскликнула со смехом Морана, — а сама-то какова? Не обманом ли ты притащила сюда девчонку? Знает ли она, что ты потребуешь с нее за спасение брата?
Кресло под Кощеем превратилось в качалку, он наслаждался спором двух женщин, покачиваясь, смакуя шампанское, вертел в руках свой цилиндр.
— Да, да, Тереза, — ехидно засмеялся он, — знает ли девушка?
— Нет, не знает. Но она согласна на все. Это знаю я.
— Скажи, дитя, — спросил Кощей и в упор взглянул на меня, — на что ты согласна ради спасения брата?
— На все, — повторила я слова Терезы.
— И ты отдашь за это свою душу? — спросил, хмурясь, Кощей.
— Да, — тихо ответила я.
— Ну что же, Тереза, требуй, это твоя добыча!
— Послужишь мне три года. В первый год будешь жуком, во второй — стрекозой, в третий — виночерпием. Как понадобишься, вызову. Согласна?
— Да.
— Кажется, пропели вторые петухи, пора собираться, — сказал Кощей.
Он хлопнул в ладоши и освещавшие дворец огоньки поднялись в воздух, все выше и выше, и заняли свои места на небосклоне. Потемневший замок стал размываться, дрожать и исчез, мавки вошли в озеро, ведьмы оседлали появившиеся из неоткуда метлы и улетели, как-то исчезли домовые, лешие потянулись к лесу, улетели стрекозы и жуки, растаяли виночерпии. Морана, Тереза и Кощей повернулись и пошли туда, где только что был замок. Со спины их одежды казались серого цвета, уходили они медленно, беззвучно. Запели 'третьи петухи'.
Василько спал рядом со мной, в руках он держал венок из желтых кувшинок. В сером предрассветном небе гасли последние звезды. Скоро рассвет. Там, где был замок, появились очертания палаток. Проснулся Василько.
— Тась, — сказал он, — мне такой сон приснился!
Помолчал, покрутил в руках венок.
— Или не приснился?
— Не знаю, Василько, не знаю, — ответила я.
