несколько крыш. За воротами просторный, идеально чистый двор с отлично оборудованным гимнастическим комплексом, с волейбольной и баскетбольной площадками.
Солдаты отдыхают в казарме после обеда. В спальне с аккуратно заправленными койками прохладно и почему-то пахнет мятой. Солнце осталось за опущенными шторами, и только одинокий луч, отразившись от экрана телевизора, застыл на стене слепящим прожекторным кругом…
Мы с капитаном сидим в тенистой беседке перед казармой. Я привожу в порядок свои записи; он, разложив на столике тетради и книжки, готовится к занятиям с солдатами.
На границе ощущается постоянная внутренняя собранность людей. И не только в строю. Но даже во время киносеанса, на спортивной площадке или на концерте солдатской самодеятельности в клубе. Люди в постоянной готовности к действию, к бою. И это свойственно не только старым пограничникам, но и тем, кто недавно надел зеленые фуражки.
— Главное, по-моему, в непрерывном ощущении людьми того, что они всегда на переднем крае, — говорит капитан. — У каждого, кто приходит служить на границу, буквально с первого же дня появляется, а со временем сильно обостряется чувство ответственности за порученное дело. И чувство гордости.
Прекрасные парни служат в нашем погранотряде, сильные, смелые, ловкие. Вы только не смейтесь, но мне кажется, они самые лучшие на границе. Это ведь благодаря их труду и самоотверженности наша часть первой в пограничных войсках страны удостоена памятного Красного знамени ЦК комсомола. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами вчера были в клубе части, когда представитель ЦК ВЛКСМ передавал Красное знамя нашим пограничникам на вечное хранение.
Вот вы все допытываетесь, как могло случиться, что молодой солдат, всего две недели прослуживший на заставе, сумел задержать матерого нарушителя границы. Как это произошло? Задержание было ночью, Нарушитель — опасный преступник. Пытался уйти за кордон. Надеялся, и скажу — не без оснований, что там примут и приголубят. Тертый калач. Отчаянный. За спиной десяток разных «художеств» одно другого страшнее, так что терять ему было нечего. Задержали его ефрейтор Ферхад Рагимов — он был старшим наряда — и рядовой Николай Чижик. Аккуратно взяли, без шумовых эффектов,
— А что, бывают и эффекты?
— Бывают, — ответил начальник заставы и не стал вдаваться в подробности. — Рагимова сейчас нет — в наряде, а рядовой Чижик — вон он, идет из наряда.
Рядовой Чижик, прямо скажу, не походил на орла. Беленький, худенький, золотой пушок на залитых румянцем щеках (небось еще и не бреется). Голос ломкий: то совсем тоненький, то вдруг пробиваются басовитые нотки.
Родился он в Холмске на Сахалине в семье рыбака. Несколько лет назад вместе с родителями переехал в один из рыбацких поселков под Херсоном. После окончания школы мечтал стать парикмахером.
— Почему именно парикмахером?
Коля поднимает на меня удивительно голубые глаза. В них недоумение и застенчивость.
— Хотелось делать людям приятное. И потом… весело опять же, всегда при людях…
Только с парикмахерским делом ничего не получилось, и он пошел на завод, к токарному станку. В армию призвали в прошлом году, как раз в день его рождения.
— Нет, о службе в пограничных войсках и не мечтал, — говорит Николай. — Думал, в них берут особенных людей: очень сильных, ловких. Я себя таким не считаю.
— А что больше всего запало тебе в душу в первые дни службы? — спросил я.
— Первый день на заставе запомнился больше всего. Наверное, никогда его не забуду, — после паузы ответил солдат. — Повели нас, молодых, знакомиться с участком заставы. «Каждую ямку, каждый кустик запоминайте. Все может пригодиться в вашей службе, — говорил нам начальник заставы. — Вы теперь пограничники, следопыты и обязаны знать местность как свои пять пальцев. Разбуди любого в ночь, за полночь — должен не задумываясь отчеканить, где какая кочка или пенек». А я, знаете, гляжу, и глаза разбегаются: сколько их тут, этих пеньков, кочек, ям и кустиков! Разве упомнишь все!..
А потом вышли мы к самой границе. К реке. Стоим у красно-зеленого столба с блестящим гербом. «Ведь я же на самом краю нашей земли! — думаю. — А за мной — весь наш Советский Союз…» Ну, а насчет задержания скажу так, — произнес он твердо. — Мог тот нарушитель и на другой, соседний наряд нарваться. Конец-то ему все равно был бы один.
Я всматриваюсь в его мальчишеское лицо и неожиданно для самого себя, расплывшись в улыбке, спрашиваю:
— Послушай, Коля, а как тебя пацаны называли в школе? Ну, дразнили как?
Он краснеет, потом смеется.
— Чижиком-пыжиком дразнили, черти!..
Бор. Семенов, Т.Талатов
Подвиг длиною в жизнь
Гремел оркестр. Бравурно, торжественно, призывно. Закончив номер, воздушные гимнастки раскланялись и побежали за форганг. На арене появился невысокий полный человек с напомаженными усами и гладко прилизанной редкой шевелюрой:
— Продолжаем матчи французской борьбы! — выкрикнул он. — Парад — алле! Маэстро, прошу вас…
И опять гремел оркестр.
Поближе к арене, на свободные места устремились мальчишки. А на арену, построившись по росту, гуськом выходили борцы. Они обошли манеж по самой кромке и остановились, когда замкнули кольцо. Оркестр смолк на какой-то высокой ноте, будто захлебнулся. Невысокий, гладко прилизанный, в смокинге, арбитр матчей, выйдя на середину, начал представлять участников. Он чем-то напоминал и провинциальных актеров прошлого века и балаганных зазывал.
— Самый высокий борец в предстоящих схватках, гордость наших гор Осман Абдукаримов!
Осман делал шаг вперед, и оркестр играл несколько тактов туша.
— Прославленный тактик, неповторимый техник Владимир Косуля! — продолжал арбитр.
Теперь вперед выходил Косуля, а дирижер вновь взмахивал палочкой.
— Выдающийся мастер бедрового броска, победитель соревнований в Тбилиси, Куйбышеве и Алма- Ате Ян Одиссов!..
Ян Одиссов становился рядом с Косулей, и зрители, особенно мальчишки, неистово хлопали своему любимцу.
— Неоднократный победитель международных матчей, обладатель самой красивой борцовской фигуры, непревзойденный стратег, — вдохновенно врал арбитр, — Всеволод Вец!
Лавров сидел в восьмом ряду. Бутафорский парад вызывал у него едва заметную улыбку. Лишь на минуту она пропала, и во взгляде появилась настороженность — это когда на середину арены вышел Вец.
Оркестр гремел туш.
— Как личное впечатление? — спросил генерал.
— Сформулировать трудно.
И хозяин кабинета Сергей Александрович Моисеев и майор Алексей Николаевич Лавров расхаживали по разные стороны огромного стола, обтянутого словно бильярд зеленым сукном.
— Скорее всего смутное, — продолжал Лавров. — В борьбе надо соперника — на лопатки. — Он сложил ладони на уровне груди и верхней прижал нижнюю, будто промокал лист бумаги тяжелым пресс-
