Только не надо: я никуда не собираюсь отсюда.
— Будешь терзать себя?
— Наверное, — задумчиво сказала она, — я это заслужила. Никуда я не собираюсь. И не жди меня, советую от души. Не стоит. Я ведь достаточно упряма.
— Будешь хранить память?
— Буду.
— Знаешь что? Иди поспи. А я приеду вечерком.
— Нет, — сказала она. — Вечером меня не будет дома.
— Тогда завтра утром. Нет, не завтра. Послезавтра утром.
Он повернулся. Кира отрицательно покачала головой, но он уже не видел этого. Снова зашуршала машина, потом шорох рассеялся в утренней тишине. Автоматы кончали поливку. «Да, — подумала Кира, — в том-то и трагедия, что я свою лабораторию не могу забрать с собой и свои проблемы тоже. Они останутся здесь. А что мне заменит их? Трудно мне придется, и, честное слово, Алька, я не заслужила твоих упреков. Никаких…»
Она все еще глядела вслед уехавшей машине, опираясь о полуоткрытую калитку. Потом что-то другое привлекло ее внимание и заставило повернуть голову. Из соседнего сада вышел человек. Светлые, вьющиеся волосы падали на его лоб. Большие, очень большие глаза поглощали мир, ход важнейших мыслей отражался на лице — размышления о мире, который весь, до последней травинки, принадлежал этому человеку, и оставалось только освоить его как следует. Преобразователь, он стремился вперед, пытливо оглядывая все, что попадало в поле его зрения; большие глаза встретились со взглядом Киры, он улыбнулся, и Кира улыбнулась в ответ так, как не улыбалась еще никому и никогда, и почувствовала, как что-то поворачивается в ее душе, причиняя боль и радость одновременно. Человек поздоровался исполненным достоинства кивком и прошел дальше. Еще не умея как следует ходить, он широко расставлял ноги, иногда садился с размаху на тротуар, но тотчас же поднимался и упрямо шел все дальше, волоча за собой какую-то игрушку на веревочке, а бдительный робот неуклюже топал за ним, отставая на шаг. Кира затаила дыхание и почувствовала, как влажнеют глаза. Потом повернулась и кинулась в дом.
Александр дремал сидя, откинув голову на спинку дивана, Кира подошла к нему и тряхнула за плечо.
— Я готов, — пробормотал он, не открывая глаз. — Сигнал? Сейчас… Одну минуту…
— Алька! — настойчиво сказала она. — Да проснись же на минуту! Ты мне ничего не рассказал о детях! Какие там дети?
Он открыл глаза и поморгал, с трудом приходя в себя.
— Дети? Что дети? Ах, там!.. Обыкновенные, маленькие… розовые… смешные… как всегда…
Так и не совладав со сном, он опять шумно задышал. Кира отпустила его плечо и села рядом и почувствовала, как он, не просыпаясь, нащупал ее пальцы и сжал в своих. Она сидела и улыбалась, ей не хотелось спать, но лишь думать о том, что дети там — обыкновенные, маленькие и счастливые, полноправные хозяева будущего — потому что и через пятьсот лет будет существовать свое будущее, такое же прекрасное, как всегда.
Странный звук раздался рядом, и она посмотрела, не понимая. Звук повторился, и на этот раз она улыбнулась еще шире. Это был Александр; он спал, и ему, казалось, снились счастливые сны, и он смеялся во сне, как смеются дети, у которых еще много хорошего впереди.
Илья Варшавский
Петля гистерезиса
Хранитель Времени разглядывал мужчину лет тридцати, который расположился в кресле напротив стола. Мощные контактные линзы из синеватого стекла придавали глазам незнакомца необычайную голубизну и блеск.
Посетитель обернулся на звук открывшейся двери. При этом два блика — отражение света настольной лампы — вспыхнули на поверхности линз.
— Пожалуйста! — вошедшая секретарша положила на стол Хранителя синюю папку с надписью: «Л. К. Курочкин». — Больше ничего не нужно?
— Нет, — ответил Хранитель. — Там, в приемной, еще кто-нибудь есть?
— Старушка, которая приходила на прошлой неделе. Ее заявление у вас.
— Экскурсия в прошлый век?
— Да.
Хранитель поморщился, как будто у него внезапно заболел зуб. — Она говорит… — неуверенно начала секретарша.
— Я знаю все, что она говорит, — раздраженно перебил Хранитель. — Объясните ей, что свидания с умершими родственниками Управление предоставляет только при наличии свободных мощностей. Мы здесь находимся для научной работы, а не для того, чтобы устраивать семейные рандеву. Вот тут, — он хлопнул ладонью по папке, — вот тут дела поважнее.
Секретарша с любопытством взглянула на Курочкина и вышла. Хранитель открыл папку.
— Итак, — сказал он, полистав несколько страниц, — вы просите разрешения отправиться в… первый век?
— Совершенно верно!
— Но почему именно в первый?
— Видите ли, я занимаюсь историей древнего христианства.
–. Ну и что?
Безразличный тон, которым был задан этот вопрос, несколько обескуражил Курочкина.
— Ну и… в общем моя докторская диссертация подошла к такой стадии, когда необходимо внести в нее личные впечатления.
Хотелось бы повидать…
— Кого именно повидать?
Курочкин вздрогнул. Только теперь, когда дело подошло к самому главному, ему стала ясной вся дерзость задуманного предприятия.
— Дело в том, — сказал он прерывающимся голосом, — дело в том, что я поставил себе целью получить… наглядный материал, опровергающий существование Иисуса Христа.
Хранитель барабанил пальцами о край стола.
— А не кажется ли вам, — он снова начал листать папку, — не кажется ли, что… э… проблема… так сказать… не имеет достаточной актуальности?
— Простите? — переспросил похолодевший Курочкин. — Как это не имеет достаточной актуальности?
— А очень просто. Христианство, Иисус Христос, кого это теперь интересует?
— Да что вы?! — вскричал Курочкин. — Огромный период человеческой истории связан с религией. Нельзя же так просто это списать со счета! Вспомните хотя бы крестовые походы, костры инквизиции. Земля поливалась кровью во славу Христа. Я хочу своими глазами взглянуть, как создавался миф, который принес столько зла человечеству.
— Да… инквизиция… — На бесстрастном лице Хранителя пробежала тень, слабый след какого-то воспоминания. — Пренеприятнейшее учреждение эта инквизиция. Не советовал бы вам попасть с вашей диссертацией к ним в руки. Помню… впрочем, что говорить!
— Вы были в средневековье? — спросил Курочкин.
— Был, — неохотно ответил Хранитель. — Где я только не был, хотя моя основная работа относится
