Роджер чуть слышно всхлипнул. Гамильтон положил ему руку на плечо.
- Я домой пойду, ладно? — пробормотал Кип, и по лицу его потекли слезы. — Отец будет меня искать...
- Извини, — Гамильтон поморщился. — Извини, что так вышло — лучше бы тебе этого не видеть, — сказал он сыну.
Они продолжали путь. Когда дошли до своего квартала, Гамильтон убрал руку с плеча сына.
- А если б он схватился за нож, пап? Или за биту?
- Нет, не стал бы он хвататься.
- А если бы схватился? — спросил сын.
- Никогда не скажешь, что человек сделает в ярости, — пожал плечами Гамильтон.
Они почти дошли до дверей. Сердце забилось, когда Гамильтон увидел свет в окнах.
— А можно пощупать твои бицепсы? — спросил сын.
— Потом, — сказал Гамильтон. — Сейчас иди ужинай — и быстро в постель. И скажи маме — все в порядке. Я посижу немного на крыльце.
Мальчик переминался с ноги на ногу и смотрел на отца, а потом ворвался в дом и закричал:
— Мам, мам!
Гамильтон сидел на крыльце, спиной опершись о стенку гаража и вытянув ноги. Пот на лбу высох. Он чувствовал, как под рубашку забирается холодок.
Однажды он видел, как отец — бледный, неспешно говоривший широкоплечий человек — полез в драку. Дело было в кафе. Противник, с которым дрался отец, батрачил на соседней ферме. Драка была серьезной, и отец, и этот парень здорово наваляли друг другу. Гамильтон любил отца и многое мог о нем вспомнить. Но сейчас в памяти всплыла именно та драка, будто это было самое главное.
Он все еще сидел на крыльце, когда из дома вышла жена.
— Боже мой, — сказала она и положила руки ему на голову. — Иди помойся, а потом поешь и все мне расскажешь. Ужин еще теплый. Роджер пошел спать.
Но он слышал голос сына — тот звал его.
- Он еще не спит, — кивнула жена.
- Я поднимусь к нему, на минутку. А потом выпьем по стаканчику.
Она покачала головой:
— Никак в голове не укладывается.
Он вошел в комнату к сыну и сел в ногах кровати.
- Уже поздно, а ты не спишь. Спокойной ночи, — сказал Гамильтон.
- Спокойной ночи, — отозвался мальчик и пристроил руки под голову, растопырив локти в стороны.
Он был в пижаме, от него пахнуло теплом и свежестью — Гамильтон глубоко вдохнул этот запах. Он похлопал сына ладонью, через простыню:
— Не принимай это близко к сердцу. Держись от них подальше и не давай мне повода еще раз услы шать, что ты угробил чей-то велосипед. Договорились? — спросил Гамильтон.
Мальчик кивнул. Он выпростал руки из-под головы и принялся теребить простыню.
— Ну и хорошо, — кивнул Гамильтон. — Спокойной ночи.
Он наклонился поцеловать сына, но тот заговорил:
— Пап, а дедушка был такой же сильный, как ты? Ну, когда он был твоего возраста, а ты...
- А мне было девять? Ты про это? Да, наверно. Такой же сильный, — сказал Гамильтон.
- Иногда я совсем не помню, какой он был, — признался мальчик. — Не хочу его забывать. Ничего не хочу забывать, понимаешь? Пап?
Гамильтон не сразу нашелся с ответом, и сын продолжил:
— А когда ты был маленький, это было как у тебя со мной? Ты его больше любил, чем меня любишь? Или так же? — Сын выпалил все это на одном дыхании. Он заворочался под простыней и отвел глаза в сторону. Гамильтон все еще не мог найти ответ, и мальчик спросил:
— А дедушка курил? Я помню, у него была трубка, да?
— Перед смертью он начал курить трубку, верно, — кивнул Гамильтон. — Он долго курил сигареты, а когда сильно огорчался из-за чего-то, бросал, но потом менял марку и снова начинал курить. Вот, смотри, — сказал он. — Понюхай-ка мою ладонь.
Мальчик взял его руку в свои, поднес к носу, вдохнул и сказал:
— Ничем не пахнет. А что, пап?
Гамильтон сам понюхал ладонь, потом пальцы.
— Действительно, — удивился он. — Все, выветрилось. — «Неужели продержался?» — подумал он. — Хотел что-то тебе показать, ну да ладно. Поздно уже, давай спи.
Мальчик повернулся на бок и смотрел, как отец идет к двери, потом, оглянувшись, кладет руку на вы ключатель. Тут мальчик сказал:
— Пап? Ты не подумай, что я того, но — я хотел бы знать тебя, когда ты был маленьким. Ну, как я сейчас. Как бы это тебе объяснить... Мне очень этого не хватает. Понимаешь, я начинаю по тебе скучать уже сейчас, когда об этом думаю. Чушь, да? Ладно, только дверь оставь открытой!
Гамильтон оставил дверь открытой, потом передумал и наполовину притворил ее.