Никто ничего не сказал

очень даже ничего. На ней был коричневый свитер, обтя­гивающий классные сиськи.

- Прогуливаешь?

- Ну, да.

- Тебя подбросить?

Я кивнул.

- Тогда залезай. Быстрее. Я вообще-то тороплюсь.

Удочки и корзину для рыбы я сунул на заднее сиде­нье. На полу и на самом сиденье лежала груда паке­тов из супермаркета «Мела». Я пытался придумать, что бы такое сказать.

- А я вот порыбачить собрался, — брякнул я. По­том снял кепку, сдвинул бутербродницу на живот, чтоб можно было сесть.

- Правда? Я б никогда не догадалась, — засмеялась она, выезжая на дорогу. — Куда тебе? На речку?

Я снова кивнул и начал рассматривать свою кеп­ку — ее мне купил мой дядя, в Сиэтле, когда ездил на хоккейный матч. Я не знал, что еще сказать. Я уста­вился в окно и начал втягивать щеки. Сколько раз я представлял себе, как женщина меня сажает в свою машину. Как потом отвозит меня к себе до­мой, и я имею ее там по всем углам. Пока я думал об этом, у меня начал вставать. Я передвинул кепку на ширинку, закрыл глаза и попытался переключиться на бейсбол.

В один прекрасный день я тоже начну ходить на рыбалку, — сказала она. — Говорят, это хорошо успокаивает. А то я чересчур нервная.

Я открыл глаза. Она остановила машину на перекрестке. Я хотел сказать: «Вы правда сегодня очень заняты? Может, сегодня и попробуем?» Но не осмелился даже на нее посмотреть.

- Надеюсь, ничего, что не до самой речки? Мне здесь нужно поворачивать. Я правда спешу, — сказала она.

- Конечно-конечно, все отлично.

И вытащил наружу свое барахло. Потом нацепил кепку и снова снял ее перед тем, как заговорить.

- Всего доброго. Спасибо вам. Может быть, следующим летом...

Она не дала мне закончить.

- Порыбачим? Обязательно. — И помахала мне двумя пальцами, именно так, как это обычно делают женщины. Я побрел дальше, на ходу обдумывая, что можно было ей сказать. Сразу в голову пришло несколько вариантов. Да что ж это я? Я рассек воздух удочкой и даже пару раз крикнул. Для начала надо было предложить ей вместе пообедать. У меня дома никого ведь не было... И вот мы уже у меня в спальне — под одеялом. Она спросила, не возражаю ли я, если свитер останется на ней. И брюки тоже. Конечно, отвечаю я. Мне и так хорошо.

Птенец морского петуха пролетел над самой моей головой и плюхнулся в воду. Я стоял в нескольких метрах от моста. Было слышно, как журчит вода. Я сбежал вниз по насыпи, расстегнул ширинку и запустил струю в воду. Футов в пять, прямо-таки новый рекорд. Потом съел второй бутерброд и пече­нье с арахисовым маслом. Выпил полфляжки воды. Теперь можно было и порыбачить.

Сначала я решил заняться поиском подходящего места. Я рыбачу здесь уже третий год, с того самого времени, как мы сюда переехали. Раньше нас с Джорджем привозил сюда отец, а сам ждал в маши­не — курил, насаживал наживку, чинил снасти, если наши лески рвались. Мы всегда начинали ловить на мосту, а потом спускались ближе к воде, и всегда что-нибудь да ловили. Раза два, в первый год, нам удава­лось поймать даже столько, сколько разрешено. Я раз­ложил свои манатки и несколько раз закинул удочку под мостом.

Потом попробовал закинуть удочку с берега и око­ло большого камня. Но ничего не выловил. В одном месте, где вода была спокойной и дно было устелено опавшими желтыми листьями, я заметил двух огром­ ных раков, которые ползли по дну, выставив вперед свои мерзкие клешни. Вдруг из кучи хвороста, ва­ лявшейся неподалеку, выскочила перепелка. Когда я бросил в нее палкой, в десяти футах от меня выско­ чил самец фазана и давай кудахтать, я чуть не выро­нил удочку.

Река у нас не сказать чтобы очень широкая, и те­чет медленно. Почти в любом месте ее можно было перейти вброд и не промочить ног. Я пересек паст­бище, на нем полно было маленьких ямок — следы коров, и дошел до огромной трубы, откуда льется во­да. Я знал, что за трубой есть небольшая впадина, поэтому старался двигаться очень тихо. Подойдя как можно ближе, я забросил туда удочку. И только наживка коснулась воды, леска сразу дернулась, но поймать рыбу я не смог. Я чувствовал, как она билась. Потом она сорвалась с крючка, и леска ослабла. Я снова надел приманку на крючок и еще несколько раз закинул удочку. Но сегодня была полная невезуха.

Я пошел вверх по насыпи и пролез под забором, на котором висела табличка «Посторонним вход воспрещен». Здесь начиналась одна из взлетно-посадочных полос. Я остановился, чтобы получше рассмотреть цветочки в трещинах на асфальте. Хо­рошо были видны маслянистые полосы от шин, остававшиеся при торможении, впритык к цветам. Я прошел на ту сторону аэропорта, снова оказался у реки и еще пару раз закинул удочку, по пути к самому глубокому месту. Я решил, что дальше не пойду. Когда я был здесь впервые, три года назад, вода здорово бурлила, доходила аж до самого верха. Тогда течение было таким быстрым, что я вообще не смог рыбачить. Теперь же вода ушла и опустилась на шесть футов. И, булькая, вода вливалась через узкий проток в широкий затон, где с трудом можно было разглядеть дно. Чуть дальше дно опять поднималось, и становилось мелко, будто так всегда и было. Ну а когда мы были здесь в последний раз, я поймал две рыбины по десять дюймов каждая и одну упустил, огромную, раза в два больше. Папа сказал, что это была радужная форель. Он сказал, что эта рыба и приходит ранней весной, во время половодья, и обычно уплывает назад в реку еще до того, как вода спадет.

Я навесил на леску еще две свинцовых дробины и прикусил их зубами. Потом поменял наживку и забросил удочку в самом глубоком месте, где вода, переливаясь через горловину, попадает в затон. Я не стал натягивать удочку, когда течение стало относить поплавок. Я чувствовал, как грузило бьется о камни — совсем не так, когда клюет. Потом леска на­тянулась, и течение отнесло наживку на другую сто­рону, на мелководье.

Настроение было паршивое — вон куда забрел, и ничего. Я перепробовал все лески и приманки, что у меня были, и снова закинул удочку. Положил ее на рогатку и закурил еще одну сигарету. Потом я стал смотреть на долину и думать о той женщине. Будто я зашел к ней в дом, потому что она не могла дотащить все сумки с продуктами. Ее муж будто где-то в Евро­пе, ну там в командировке. Я коснулся ее, и она пря­мо затряслась. Потом мы долго целовались, лежа на кушетке, пока она не сказала, что ей нужно в туалет. Я пошел за ней. Она спустила брюки и села на уни­таз. У меня уже давно стоял, когда она махнула мне рукой, ну, чтоб я подошел. И только собрался рас­стегнуть ширинку, как услышал всплеск воды. Я уви­дел, что конец удочки дрожит.

Она была не очень-то большой и боролась совсем недолго. Но я играл с ней столько, сколько было воз­можно. Рыба перевернулась набок, и ее начало сно­сить течением. Я не знаю, что это за рыба, какая-то она была чудная. Я натянул леску и перетащил рыби­ну на траву. Она начала извиваться. Вообще это бы­ла форель, только почему-то зеленого цвета. Я таких раньше никогда не видел. У нее были зеленые бока с обычными для форели темными пятнами, зеленова­тая голова и светло-зеленое брюхо. Лесной мох, от­ тенок именно такой. Будто рыба долгое время про­лежала завернутая в мох и впитала в себя его цвет. Рыбка была довольно жирненькой, и я удивился, по­чему она так мало боролась. Может, она больная. Я какое-то время оглядывал рыбу, а потом избавил ее от мучений.

Я нарвал травы и положил ее в корзинку, потом засунул туда саму рыбину.

После я дважды закинул удочку и подумал, что уже, наверное третий час. Я решил, что пора уже идти к мосту, там еще разок попытаю удачи, а потом уж двину домой. А о той женщине я решил до вечера больше не думать. Но все равно у меня встал, только от мысли, как мне хорошо будет вечером. Потом я подумал, что нельзя так часто этим заниматься. Где-то с месяц назад, в субботу, когда никого не было дома, я, сделав это, взял в руки Библию и поклялся, что больше никогда этого делать не буду. Но даже библия не помогла, и все мои обещания через два дня были забыты, как только я опять остался дома один.