Гарри Поттер и Орден Феникса (Анна Соколова)

Гарри не сомневался, что с подобным хлопком кто-то аппарировал или дезаппарировал. С точно таким же звуком исчезал домовой эльф Добби. Неужели Добби сейчас здесь, на Прайвет-драйв? Вдруг в этот самый момент идет следом? Как только Гарри в голову пришла эта мысль, он тут же обернулся кругом и оглядел Прайвет-драйв, но улица казалась совершенно пустынной, а Гарри был уверен, что Добби не умеет становиться невидимым.

Он шагал и шагал, плохо представляя себе, куда, — в последнее время так часто ходил по этим улицам, что ноги сами несли его по привычному маршруту. И через каждые несколько шагов оглядывался через плечо. Сомнений не было: когда он лежал там, среди увядающих бегоний тети Петуньи, рядом с ним находился кто-то из магического мира. Почему же с ним не заговорили, почему не дали о себе знать, почему теперь скрываются?

Но мало-помалу уверенность улетучивалась, а разочарование становилось острее.

Наверное, этот хлопок никакого отношения к магии не имел. Вполне возможно, Гарри попросту слишком остро среагировал на самый обычный шум — потому что уже отчаялся получить хоть крошечную весточку из мира, которому принадлежал душой и телом. Ведь не исключено, что это в доме у соседей что-нибудь обвалилось?

На душе у Гарри стало тошно и пасмурно — знакомое чувство, которое преследовало его все лето.

Завтра в пять утра его разбудит будильник — нужно будет заплатить сове, которая приносит «Ежедневный Пророк», но какой смысл его читать? Изо дня в день Гарри просматривал лишь заголовки первой страницы и тут же отбрасывал газету: когда идиоты-газетчики наконец-то поймут, что Волдеморт вернулся (а ничто другое Гарри не волновало), то об этом точно напишут на первой полосе.

Если повезет, совы принесут и письма от его лучших друзей — Рона и Гермионы, хотя Гарри давным- давно оставил всякую надежду на то, что в их письмах окажется ценная информация.

«Про Сам-Знаешь-Кого мы болтать не можем, понятное дело… Нам сказали не писать ничего важного, потому что письма могут перехватить… У нас дел по горло, но подробно писать не могу… Много чего происходит, но все расскажем при встрече…»

Но когда будет эта встреча? Похоже, точная дата никого не волновала. В открытке ко дню рождения Гермиона написала: «Надеюсь, мы увидимся очень скоро», но как скоро наступит это «скоро»? Насколько Гарри мог судить по неопределенным намекам в письмах, Гермиона и Рон были вместе, возможно дома у Рона. Думать о том, как они развлекаются в Норе, пока он торчит тут, на Прайвет-драйв, было невыносимо. На самом деле Гарри был настолько зол на них, что выбросил, даже не открыв, посланные ко дню рождения две коробки шоколадных конфет из магазина «Пригоршня Сластей».[6] После увядших листиков салата, которые достались ему в тот день на ужин от тети Петуньи, об этом пришлось пожалеть.

И чем же так заняты Рон и Гермиона? Почему он, Гарри, этим не занят? Разве он не доказал, что может справиться с тем, что им не по силам? Неужели о его заслугах все забыли? Разве не он очутился на том кладбище и видел, как убили Седрика, разве не его привязали к надгробной плите, и едва не убили?

«Не думай об этом», — категорично приказал себе Гарри, в сотый раз за лето. Он и так постоянно оказывался на кладбище в страшных снах, не хватало еще размышлять об этом наяву.

Он свернул на Магнолия-кресчент,[7] дошел до середины, потом завернул в узкий проулок за гаражами, где когда-то впервые столкнулся со своим крестным. По крайней мере Сириусто, кажется, понимал, каково приходится Гарри. Хотя в его письмах тоже не было никаких важных новостей, но уж во всяком случае дразнящих намеков крестный не писал, а предостерегал и утешал:

«Твое разочарование всем происходящим мне понятно… Будь паинькой и все образуется… Будь осторожен и не совершай опрометчивых поступков…»

«Ну и ладно, — размышлял Гарри, пройдя Магнолия-кресчент и свернув на Магнолия-роуд, в сторону темнеющего парка с детской площадкой, — я делаю все (ну, почти все), как советует Сириус». Во всяком случае, он не поддается искушению привязать к метле сундук и своим ходом отправиться в Нору.

На самом деле Гарри считал, что ведет себя просто идеально, — учитывая свое отчаяние и злость на то, что приходится так долго торчать на Прайвет-драйв и прятаться на клумбах в надежде услышать хоть какой-нибудь намек на то, чем занимается Лорд Волдеморт. И все-таки, как ни крути, досадно выслушивать подобное от человека, который двенадцать лет провел в Азкабане, тюрьме для магов, сбежал оттуда, чтобы совершить убийство, за которое и был осужден изначально, а потом скрылся от преследования на украденном гиппогрифе.

Гарри перелез через запертые ворота парка и побрел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как и окрестные улицы. Подойдя к качелям, Гарри сел на те последние, которые еще не успел сломать Дадли со своими приятелями, обхватил рукой цепь и, понурившись, опустил голову.

Теперь он даже на клумбе Дарсли прятаться не сможет. Завтра придется изобрести другой способ слушать новости. А пока ему предстоит только очередная изматывающая, тревожная ночь, потому что даже когда кошмаров о Седрике нет, то мучают сны про длинные темные коридоры, которые вечно заканчиваются тупиками и запертыми дверями, — наверное от безысходности, в которой он оказался наяву. Порой шрам на лбу тревожно саднил, но Гарри больше не обольщался, что этот факт заинтересует Рона, или Гермиону, или Сириуса. Раньше шрам болел, предупреждая, что Волдеморт становится все сильнее, а теперь, когда Волдеморт вернулся, друзья скорее всего напомнят, что постоянное покалывание вполне закономерно… что волноваться не о чем… что эта новость устарела…

Гарри так остро осознал всю несправедливость происходящего, что захотелось заорать от бешенства. Если бы не он, то никто бы и не узнал, что Волдеморт вернулся! И в награду за все он уже целых четыре недели торчит в этом Литтл-Уингинге, без всякой связи с магическим миром, опустился до того, что просиживает на корточках в чахлых бегониях, лишь бы иметь возможность послушать о воднолыжных достижениях волнистых попугайчиков! Как мог Дамблдор так запросто о нем забыть? Почему Рон и Гермиона встретились, а его даже не пригласили? Как долго еще придется по совету Сириуса сидеть смирно и быть пай-мальчиком? Сколько еще бороться с желанием написать в дурацкий «Ежедневный Пророк» и ткнуть этих идиотов носом в то, что Волдеморт вернулся! Сердитые мысли крутились в голове у Гарри и снедали его изнутри, а вокруг опускалась душная бархатная ночь, полная запахов теплой сухой травы, и тишину нарушал только приглушенный гул машин с дороги за парковой оградой.

Гарри не знал, как долго просидел на качелях, пока его размышления не прервал звук голосов, заставив поднять взгляд. Призрачного света окрестных уличных фонарей вполне хватало, чтобы разглядеть очертания проходивших по парку людей. Один из них во весь голос распевал непристойную песенку. Остальные хохотали. Тихо стрекотали цепи дорогих гоночных велосипедов, которых они вели рядом с собой.

Людей этих Гарри знал. Фигура впереди, несомненно, принадлежала его кузену Дадли Дарсли — в сопровождении своей преданной свиты тот направлялся домой.

Дадли как был, так и остался необъятным, но год жесткой диеты и открывшийся у него новый талант несколько изменили его телосложение. Дядя Вернон с упоением сообщал любому, готовому послушать, что недавно Дадли стал «чемпионом в тяжелом весе среди юниоров на турнире по боксу школ Юго-Востока страны».

«Благородный спорт», как именовал это занятие дядя Вернон, сделал габариты Дадли еще внушительнее, чем они представлялись Гарри во времена их учебы в начальной школе, когда он служил Дадли первой боксерской грушей. Теперь Гарри своего кузена не боялся, но все же не считал, что Дадли, обученный бить сильнее и точнее, — это повод для радости. Все дети в округе боялись Дадли куда больше,