я... Вообще никаких претензий... Но убью – любого. Только я и только она, остальные не в счет. Она появилась, и я ухватился за нее, я... Я стал дышать, я стал жить... самим собой стал... Она для меня – всё. Она сволочь и дура, она шлюха, она самая лучшая, я люблю ее и никогда... Так и скажи... Поняла, да?
– Поняла.
– И еще скажи так: звонил Дима, из тюрьмы, и сказал, что она конченая тварь, что я ее ненавижу и хочу забыть. И пусть она меня тоже забудет. Так скажи. Поняла?
– Да.
– Повтори.
– Звонил Дима из тюрьмы, – послушно произнесла Мила. – Велел передать, что ты конченая тварь. Но... зачем?
– А затем, – проскрипел Дима, – что я тут надолго. Лет на десять. Пусть забудет меня и налаживает судьбу с чистого листа.
– Не поняла. Сказать, что ты любишь ее, или сказать, чтобы забыла?
Из трубки донеслось дьявольское хихиканье, Мила похолодела, но вдруг поняла – умный Дима вовсе не смеется. А плачет.
Он быстро справился с собой, пробормотал в сторону что-то неразборчиво матерное, вздохнул и другим тоном – развязным, похабным, отвратительно бодрым – произнес:
– Передай так: из-за нее человека убили. Пусть помнит об этом.
– Из-за меня, – тихо добавила Мила.
– Да. И из-за тебя тоже. Из-за вас вся кровь на земле. Прощай.
«Свадьбы не будет, – подумала она, роняя телефон. – Свадьбы не будет».
Глава 9
Сказке конец
Свадьбу сделали в стиле ар-деко. Наняли дорогого фотографа, работавшего с крупными глянцевыми журналами, заказали черно-белые снимки, сепией. По ходу действа невеста подбегала и смотрела в экранчик цифровой камеры, как выходит? Выходило стильно и бодро. Особенно она сама: в черном платье до колен, с ниткой жемчуга.
Фотограф был в теме и сообщил, что ар-деко быстро входит в моду; люди больше не хотят купеческой, грубой роскоши, а хотят роскошь утонченную. Роскошь быстро мутирует, уходит в мелочи, перемещается с улиц, из офисов – в частную жизнь.
Мила кивала и осматривалась; свадьба явно получилась. Жаль, слишком жарко этим летом. Но в жаре есть свой смысл. Холодная снежная зима и жаркое лето – вдруг природа возвращается на старый, настоящий круг? Вдруг вся жизнь вернется на свой настоящий круг?
Жених – мощный, шикарно бледный, при бабочке – выглядел настоящим принцем.
Мама жениха не приехала, в начале июня ударила жара, врач велел ей сидеть дома и не рисковать здоровьем.
Шамиль тоже не приехал: отдыхал в Таиланде. Зато передал, через Божену, пухлый конверт с деньгами.
Маша – свидетельница – тоже была в черном, однако по другому поводу, решила держать траур и была еще бледнее жениха. Мила просила подругу подарить ей мягкую игрушку, большую овцу желтого цвета, но Монахова не нашла требуемую овцу и вручила новый дорогой телефон.
Брошенный невестой букет попал точно в руки секретарше Оле, и Оля была в восторге.
В ресторане Монахова выпила лишнего, позвонила Диме в тюрьму, долго с ним говорила, обливаясь слезами.
Под вечер, когда все устали, среди гостей появился наголо бритый парень в дешевом костюме. Пробрался меж танцующих к невесте, протянул конверт.
– Просили передать.
– Кто? – спросила возбужденная Мила.
– Он сказал, вы догадаетесь.
Невеста вздрогнула. Но тут диджей сменил дорожку. «Посмотри в глаза, я хочу сказать, я забуду тебя, я не буду рыдать». Наташа Ветлицкая. «Семнадцать лет назад спето, – подумала Мила, – а до сих пор звучит бодро».
Конверт был чуть помят. Рука бритоголового заметно дрожала.
– Не боишься? – спросила Мила.
– Чего?
Она показала пальцем на конверт.
– Вдруг это пропитано соком лоффоры?
Бритый вскинул прозрачные глаза.
– Знаешь, – спросила она, – что такое лоффора?
– Нет.
– А сигареты свои давно проверял? Вдруг там табак с васильком сушеным перемешан?
Гость непонимающе нахмурился. Мила смерила его взглядом.
– Тебя как зовут?
– Константин.
– Садись, Константин, за стол. Угощайся. Выпей. Мяса поешь. Любишь мясо?
– Благодарю, – мрачно сказал бритоголовый. – Не могу. Дела.
И двинул вперед конверт. Мила улыбнулась, руки спрятала за спину. Подошел Борис, огромный, серьезный. Навис над обоими, прогудел:
– Проблемы?
– Твой старший брат, – объявила Мила, – подарок прислал.
– У меня нет брата, – сказал Борис, положил ладонь на плечо посыльного и порекомендовал:
– Отвези обратно.
Бритоголовый покачал головой.
– Он сказал: надо по-любому отдать.
Борис усмехнулся.
– Передай ему: я по-любому не возьму.
Мила с удовольствием сравнила бритого юношу – судя по всему, мелкого криминала – и своего мужа. Муж был вдвое больше и втрое красивее. «Такого не сожрать, – подумала она. – Об такого кто угодно зубы обломает. У него есть жена, умная и красивая, она за своего мужа любому голову разобьет».
– И ты, – сказала Мила бритоголовому посыльному, – тоже ничего у него не бери. Никогда. Понял, Константин?
– Как хотите, – небрежно сказал бритоголовый и сунул посылку в карман.
– Молодой человек! – воскликнула хмельная Божена, приближаясь сбоку. – Вы танцуете?
– Нет, – грубо сказал бритоголовый, развернулся и пошел к выходу.
Божена вздохнула, посмотрела на невесту и пожаловалась:
– Никто со мной танцевать не хочет.
– Он, – ответила Мила, показывая на мужа. – Он хочет.
– Я его боюсь. Он большой и сильный.
– Да, – сказала Мила. – Это ты правильно заметила. Он очень большой и очень сильный.
