Вот это и есть принцип действия двигателей космического корабля. Сила тяги у них втрое выше, чем у любой химической ракеты, но даже при этом все равно приходится брать на борт огромное количество топлива. Есть и еще множество проблем, о которых я не упомянул, и самой сложной из них является защита экипажа корабля от излучения реактора.
«Альфа», верхний компонент «Прометея», весит около трехсот тонн, из которых двести сорок приходится на долю топлива. Если она стартует с околоземной орбиты, топлива ей хватит как раз для того, чтобы добраться до Луны и возвратиться с небольшим его запасом.
Как вы знаете, на орбиту «Альфу» должна доставить «Бета». «Бета» представляет собой очень тяжелый сверхскоростной летательный аппарат, также оснащенный атомными реактивными двигателями, она стартует как реактивный аппарат таранного типа, в котором в качестве «топлива» используется воздух, а на метане начинает работать только тогда, когда покидает верхние слои атмосферы. Как вы понимаете, отсутствие необходимости тратить топливо на первом этапе полета — это грандиозное достижение.
При старте «Прометей» весит пятьсот тонн, это не только самая быстрая, но и самая тяжелая из всех летающих машин. Для того чтобы поднять «Прометей» в воздух, компания «Вестингауз» построила в австралийской пустыне электрифицированную взлетную полосу длиной в восемь километров. Эта полоса стоила почти столько же, сколько сам корабль, но нужно отметить, что она будет использована неоднократно.
Теперь суммируем вышеизложенное: мы запускаем оба компонента вместе, и они набирают высоту до тех пор, пока воздух не становится слишком разреженным. С этого момента реактивные двигатели таранного типа уже не могут работать. Затем «Бета» задействует свои топливные баки и достигает орбитальной скорости на высоте примерно четыреста пятьдесят километров от поверхности Земли. «Альфа» при этом топлива вообще не тратит — на самом деле, пока «Альфу» поднимает «Бета», ее топливные баки почти пусты.
Как только «Прометей» подлетает к цистернам с топливом, которые заранее заброшены на орбиту, два корабля разделяются. «Альфа» стыкуется с цистернами и перекачивает из них метан в свои топливные баки. Эта процедура нами уже отработана. Она называется орбитальной дозаправкой и является ключом к решению всей проблемы, поскольку позволяет нам выполнить задачу в несколько этапов. Было бы невозможно построить один огромный космический корабль, который долетел бы до Луны и вернулся обратно с собственным грузом топлива на борту.
Как только «Альфа» заправится, она включает двигатели и набирает скорость, позволяющую ей покинуть околоземную орбиту и стартовать к Луне. Через четыре дня она добирается до Луны, остается там неделю, после чего возвращается на орбиту Земли. Экипаж перебирается на «Бету», которая все это время терпеливо вращается вокруг нашей родной планеты (ее пилот наверняка успел жутко заскучать, и к тому же ему не суждено слишком сильно прославиться), и «Бета» возвращается на Землю. Вот и все. Что может быть проще?
— Знаете, мне стало интересно, — рассмеялся Дирк, — почему это не произошло раньше.
— Обычно все так и говорят, — шутливо проворчал Коллинз. — Несведущим людям трудно осознать, какие жуткие проблемы пришлось преодолеть на каждом этапе работы. Вот куда ушли время и деньги. Даже теперь ничего не получилось бы, если бы на протяжении последних тридцати лет над этой задачей не бились лучшие ученые и инженеры во всем мире. А наш труд в основном состоял из сбора результатов чужой работы и приспосабливания их для наших нужд.
— Скажите, — задумчиво проговорил Дирк, — вы могли бы хотя бы приблизительно назвать стоимость «Прометея»?
— Сумму определить почти невозможно. В эту машину вложены труды лабораторий по всему миру, начиная с двадцатых годов. Добавьте к этому два миллиарда долларов (стоимость проекта атомной бомбы), сотни миллионов марок, затраченных немцами на ракетные проекты, и десятки миллионов фунтов, которые британское правительство вложило в работы в Австралии.
— Понимаю, но ведь должны же вы иметь какое-то представление о том, какие деньги пошли на создание самого «Прометея».
— Что ж, и здесь мы получили поистине бесценную техническую поддержку — и оборудование — даром. Правда, профессор Макстон как-то раз подсчитал, что стоимость корабля состоит из примерно десяти миллионов фунтов, потраченных на научно-исследовательские разработки, и пяти миллионов, которые ушли непосредственно на сборку «Прометея». Это означает, как кто-то выразился, что мы покупаем Луну по цене один фунт за квадратный километр! Кажется, что это не так дорого, и, конечно, последующие корабли обойдутся гораздо дешевле. Между прочим, я считаю, что мы почти окупим наши затраты на первый полет за счет прав на киносъемку и радиотрансляцию! Но кто сейчас думает о деньгах!
Коллинз устремил взгляд на фотографию с изображением далекой Земли и добавил задумчиво:
— Мы обретаем свободу во Вселенной, вот что важно. Вряд ли это можно оценить фунтами и долларами. В далекой перспективе знания всегда окупаются в твердой валюте — но все равно этот проект абсолютно бесценен.
4
Встреча Дирка с профессором Макстоном и Реймондом Коллинзом стала поворотным пунктом в его мышлении и даже в его образе жизни. Быть может, он ошибался, но теперь ему казалось, что он нашел тот источник идей, который Мак-Эндрюс и Мэтьюз в разговорах с ним упоминали с нарочитой небрежностью.
Ни к кому определение «холодный бесстрастный ученый» не подходило больше, чем к заместителю генерального директора. Он был не только первоклассным инженером, но, судя по всему, прекрасно понимал значение своей работы. Как интересно было бы узнать о мотивах, которые привели его и его коллег в эту область науки. Жажда личной власти? Нет, вряд ли. Ничего подобного Дирк не замечал у тех, с кем уже успел познакомиться. Конечно, он должен был остерегаться предвзятости во мнении, но, похоже, почти все собравшиеся под крышей Межпланетного общества не были стяжателями, и это радовало. Ими двигал миссионерский дух в сочетании с профессиональной компетентностью, а чувство юмора уберегало их от фанатизма.
Пока Дирк лишь отчасти осознавал, как сказывается новое окружение на его собственном характере. Он почти утратил самоуверенность, а мысли о встречах с незнакомыми людьми, которые раньше его слегка пугали или хотя бы раздражали, теперь вообще перестали его беспокоить. Впервые в жизни он находился рядом с людьми, которые очерчивали контуры будущего, а не просто интерпретировали умершее прошлое. И хотя он был всего лишь наблюдателем, он начал разделять с учеными их чувства, радоваться их победам и горевать в случаях неудач.
«Я под большим впечатлением, — записал он тем вечером в своем дневнике, — от встречи с профессором Мак- стоном и его сотрудниками. Похоже, они более ясно и широко видят цели и задачи Межпланетного общества, чем те, кто не имеет отношения к технике. Мэтьюз, например, всегда говорит о прорыве в науке, который будет достигнут, когда мы доберемся до Луны. А ученых (возможно, потому, что для них это само собой разумеется) больше интересуют культурологические и философские последствия этого полета. Однако я не должен спешить с обобщениями. Быть может, такое отношение не так уж типично.
Мне кажется, что теперь я достаточно ясно представляю себе эту организацию. Главное — собрать побольше подробностей, а я смогу это сделать, воспользовавшись своими заметками и большим количеством собранных фотографий. Я больше не чувствую себя посторонним человеком, наблюдающим за работой какой-то загадочной машины. В самом деле, втайне я уже считаю себя членом этой организации — хотя, может быть, и напрасно. Однако некоторая отстраненность необходима.
До сегодняшнего дня у меня были сомнения относительно космических полетов. Подсознательно я чувствовал, что для человека это нечто слишком грандиозное. Меня, как Паскаля, пугали безмолвие и пустота бесконечного пространства. Теперь я понимаю, что был неправ.
Моя ошибка состояла в том, что я, как многие до меня, цеплялся за прошлое. Сегодня я
