однако она ждала. Первым добычу должен взять зимородок, иначе рыбалки не будет.
— Удачи тебе, маленький рыболов, — прошептала Белка. — Пусть Мать-Аэйла подарит тебе хорошую рыбу…
Зимородок встрепенулся и глянул на Белку черным глазом. А спустя мгновение, камнем упал в воду. В воздухе сверкнула голубая молния. Белка многое бы отдала за пару блестящих перьев зимородка. Она бы вплела их в волосы, и в селении кайя не нашлось бы девушки прекраснее. Но охотиться на птицу нельзя: как и кайя, зимородки — дети Белой Реки. Убить его — все равно что убить сородича.
Старый Оолф рассказывал, что в давние времена к Аэйле пришли три зверя — Медведь, Рысь и Росомаха. Мать-река не смогла выбрать из них лучшего охотника, и каждый стал ее мужем. Так появились первые люди, три рода кайя — Медведя, Рыси и Росомахи. А зимородки родились из речных брызг и солнечного света…
Птица ударилась о воду, взметнулись разноцветные брызги. И тут же зимородок взмыл вверх: в клюве трепыхалась блестящая рыбка. Птица перелетела на ветку поваленного дерева. Задрав голову, она проглотила добычу и снова уставилась в воду. Хороший знак!
— Спасибо, маленький рыболов. Пусть Мать-Аэйла будет благосклонна и к моей охоте…
Белка привстала и метнула острогу. Форель рванулась в сторону, но поздно — зазубренный наконечник вонзился в радужный бок. Рыба забилась; древко остроги заколотило по воде.
— Ай-я! — Белка вскочила.
К остроге был привязан кожаный ремешок, второй его конец Белка обмотала вокруг запястья. Она потянула за веревку и вытащила острогу с бьющейся рыбой. Форель изумленно разевала рот.
— Спасибо, Мать-Аэйла!
Резким движением Белка сломала рыбе хребет. В отличие от зверей и птиц, у рыб не было злой тени, и не нужны сложные ритуалы, чтобы ее прогнать. К тому же рыбу можно есть сырой, а Белка здорово проголодалась. Она нечасто ела досыта и потому ждать не любила.
Белка вытащила из меховых ножен нож — пластинку из черного камня длиной с ладонь и шириной в три пальца. Острые края легко разрезали волос. Чтобы их заточить, камень нагревали в костре, а затем капали на край ледяной водой с кончика сосновой иглы. От пластинки откалывались кусочки размером с ноготь, и постепенно так затачивался весь нож. Кропотливая работа занимала несколько дней — камень трескался, ломался, приходилось начинать заново. Свой нож Белка сделала сама; рукоятку обернула беличьей шкуркой.
Сидя на камне, Белка выпотрошила рыбу. Облизала пальцы, вымазанные холодной липкой кровью. Но не успела она приступить к трапезе, как за спиной треснула ветка.
Белка подняла нож. Берега Белой Реки — место отнюдь не безопасное. Медведи, волки, саблезубые кошки — в лесу хватало хищников. Могло быть и хуже: порой к реке выходили бродячие охотники, кочевавшие за стадами оленей и бизонов. Дикие и жестокие люди, которые не гнушались человечины. На селения они не нападали, но, если им удавалось встретить кого-нибудь из кайя вдали от сородичей, его убивали не задумываясь. И вырезали язык. Оолф говорил, что дикари не умеют разговаривать, вот и хотят украсть слова у детей Аэйлы.
Впрочем, Белке повезло. Сквозь прибрежные кусты пробирался не хищный зверь и не дикарь. Это был Тойк, парень из ее рода. Белка узнала его по тому, как неумело парень пытался подкрасться незамеченным. С кустов осыпались листья, парень спотыкался о каждый корень и камень, да еще и шел по ветру — Белка услышала запах дыма. За неуклюжесть парня и прозвали «Тойк», то есть барсук.
Тойк был на год старше Белки. Имя он должен был получить прошлым летом, но Оолф не допустил его до испытаний. Уже тогда над парнем посмеивались, а после того, как и в этом году старик оставил Тойка в селении, над беднягой хохотали в голос. Белка помнила взгляд Тойка, когда Оолф гнал ее в лес. Глаза парня блестели от зависти и обиды. Еще бы — всю зиму и весну, он только и говорил, как пройдет испытания и каким великим охотником станет. В этих историях Тойк голыми руками ловил оленей и без счета побеждал саблезубых кошек; каждая женщина селения умоляла его прийти в ее дом. А получилось, что его еще на год оставили среди детей.
Белка опустила нож.
— Я вижу тебя, Тойк, — крикнула она. — Идешь как медведь, объевшийся перезрелых ягод. Всех саблезубых кошек распугал!
Белка звонко рассмеялась над собственной шуткой. Зимородок сорвался с ветки и улетел вниз по течению.
Из кустов послышалось злое пыхтение. Тойк поднялся — невысокий, коренастый, с насупленными бровями. В курчавых волосах запутались листья. Рисунок из черных и коричневых полос — уголь и охра — и впрямь делал его лицо похожим на морду барсука.
Белка глядела на него с любопытством. Интересно, что он делает в лесу? Не на охоту же вышел — Белка не увидела ни копья, ни палицы. Неужели Оолф выгнал парня из селения? Может, старый знахарь сжалился или внял мольбам и допустил Тойка до испытаний?
Белка замотала головой. Быть не может. Оолф не сам решает, чей черед получать имя, — ему говорят предки. А они решений не меняют.
— Откуда ты взялся, Тойк? — Белка выпрямилась. Пойманную рыбу она держала за жабры. — Ты же должен копать коренья вместе с другими детьми.
Тойк фыркнул.
— Хороший улов, Белка, — сказал он, косясь на форель. — Отдай мне.
— Еще чего. — Белка осклабилась. — Хочешь рыбы — сам и лови. У того камня плавает много мальков.
Она махнула рукой. Тойк даже не взглянул в ту сторону.
— Отдай. Зачем мертвецу хорошая рыба?
Тойк не грозился и не шутил, назвав ее мертвецом. Как ребенок Белка умерла, когда Оолф ударил ее по спине. Из селения старик прогнал не свою воспитанницу, а ее призрак. Мертвеца, которому не место среди живых. А как взрослая Белка еще не родилась; это случится, когда она получит свое имя. Пять дней назад у Тойка мысли бы не возникло попытаться отнять у нее добычу. Но сейчас он мог это сделать: Белка была призраком, а не сородичем. Тойк мог даже убить ее, не страшась наказания.
Проще отдать ему рыбу. Несмотря на неуклюжесть, Тойк был сильнее. Но Белка не собиралась делиться уловом. Тойк ведь не отнесет форель в селение: набьет пузо, а остатки выкинет в реку.
— Уходи. Иди, собирай улиток, Тойк-ли.
Белка специально использовала ту форму слова, которой обозначались детеныши. «Тойк-ли» — барсучонок. Страшнее обиды и представить сложно. Тойк дернулся, словно Белка его ударила. Он бросился вперед, запнулся о корень и растянулся на земле.
Белка решила не искушать судьбу. Разбежавшись, она перепрыгнула на соседний камень, ближе к середине реки. Мокасины из рыбьей кожи заскользили по мху. Если б не тяжелая форель, Белка легко бы перебралась на противоположный берег, прыгая по камням. Однако с рыбой в руках нельзя спешить — девочке не хотелось купаться в ледяной реке.
Тойк выбрался на берег и подбежал к самой воде.
— Испугалась? — крикнул он. — Белка струсила! Все селенье будет смеяться, когда узнает. Знаешь, какое тебе дадут имя? Рууфа — зайчиха!
Он захохотал, хлопая себя по животу и бедрам. Белка развернулась, едва удержавшись на камне. Тойк знал, как ее задеть, — один раз он уже называл ее трусихой. Тогда Белка почти выцарапала ему глаза, насилу оттащили. С тех пор Тойк старался держать язык за зубами. Но сейчас им двигали обида и зависть. Тойк не случайно ее встретил. И рыбу он собирался отнять не потому, что голоден. Наверняка все пять дней, которые Белка жила в лесу, Тойк искал ее, чтобы поквитаться за насмешки, которые он терпел в селении.
— Рууфа? — прошипела Белка. — У тебя вообще не будет имени, Тойк-ли. Будешь жить с детьми, пока борода не вырастет до пояса.
Лицо Тойка стало пунцовым.
— Неправда! — выкрикнул он. — Это… Это у тебя не будет имени! Ты никогда не пройдешь испытаний!
