Герберштейн [8] (посол императора Максимилиана к москвитянам) и Поссевин говорят:
«Властью над своими подданными государь (московский) далеко превосходит монархов всего мира. Никому он не оставляет в собственность ничего из недвижимого имущества, но отнял города и владения у князей и у всех других, братьям родным не оставляет и даже не вверяет городов, всех угнетает тяжкими повинностями до того, что если прикажет кому быть при своем дворе или идти на войну, или предпринять посольство, тот должен предпринимать (это) на свои средства».
«Из «князей» и «бояр» (так называются принцы и знать), кто больше заслужил или снискал какую милость у государя, тем даются воеводства, усадьбы, поместья, приняв в расчет сан и труд каждого. Однако такого рода владения не только не переходят к наследникам без нового дарования (со стороны) государя, как бывает у турок, но большею частью оставляются в пользование лишь на полтора года».
«3а некоторыми, впрочем, великий князь укрепляет и для детей имения, с которых они выходят на войну без жалованья, (и) все исполняют весьма усердно, не столько ради себя, сколько ради детей».
«Властью своею государь пользуется как над мирянами, так и над духовными, свободно и по воле своей решает и о жизни, и об имуществе каждого. Из советников его нет ни одного столь влиятельного, чтоб смел разногласить или в чем бы то ни было сопротивляться. Они открыто утверждают, что воля государева есть воля Божия; и что все, что государь делает, он делает по воле Божией, потому и называют его ключником и постельничим (cubicularium) Божиим; верят, наконец, что он — исполнитель Божией воли. Поэтому и сам государь, когда его просят за пленного или о другом важном деле, обыкновенно отвечает: «когда Бог велит, освободится». Подобно тому [отселе собрано по Поссевину, см. прим. 8.], когда кто спрашивает о чем неизвестном или сомнительном, они обыкновенно отвечают: «ведает Бог да великий {26} государь». Даже раненные и почти умирающие москвитяне благодарят своего
«А выехать за рубеж без его ведома и даже приказа — не позволяется, дабы таким образом чрез вступление в чрезмерное общение с иностранцами, не причинено было какого вреда государю. Так что, казалось бы, что народ этот скорее рожден рабом, чем стал им, — если бы большая часть не сознавала этого рабства и не знали бы, что дети и все добро их тут будут умерщвлены и погибнут, если они переселятся в иное место».
Пункт III. О природных качествах, нравах и занятиях москвитян.
Хотя москвитяне и не имеют познаний в свободных искусствах и благородных науках и едва умеют писать, как Поссевин говорит: «все они удивительно невежественны во внутренних науках» [9], тем не менее из всех северных народов они отличаются сметливостью, двуличностью и надувательством; за таковых всегда выдавали их поляки, их соревнователи, и таковыми же описывает их Олай Магнус [10], который говорит, что едва ли есть что- либо такое, что не подверглось бы обману (искажению) со стороны этого московского народа, который, подобно грекам, очень хитер и изменчив на слова.
Происходит же это частью от общения с греками, частью же от занятия торговлею, к которой они прилежны более кого-либо, и, может быть, не столько по природному расположению, сколько чтобы найти род жизни более свободной от знати и ленников князя (nobili е feudatori del principe).
Между ними есть много золотых дел мастеров и много хороших живописцев, которые, изображая лики святых, продают их потом в разные страны, валахам, молдаванам, и грекам. Что касается страстей их, то Герберштейн говорит:
«Почти все медленны на гнев, а также горды в бедности, коей тяжким спутником является у них рабство. Знатный, как бы ни был беден, считает для себя постыдным и позорным ручной труд».
«Далее при заключении сделки, если что случайно скажешь или неосторожно пропустишь, они тщательно помнят и требуют исполнения; а сами, если что пропустят, то никак не исполняют. Так же, {27} как скоро они начинают клясться и божиться, знай, что тут есть обман, ибо они клянутся с тем, чтоб обмануть и обойти» [11].
Пункт IV. О религии.
За всем тем они чрезвычайно строго соблюдают посты и очень усердны в почитании святых и в принесении им обетов. В соблюдении обрядов религии они стойки до великого суеверия.
«И если, говорит Поссевин, некоторые черты, существующие в этом народе, сопоставить с чертами, в глубокой древности возделанными у нас, в церкви католической, что относится к простоте, воздержанию, послушанию, незнанию или отклонению богохульства — есть не малая надежда, что они окажутся более стойкими в благочестии и католической вере [12]. Ибо, как пишет Герберштейн [13], они исповедаются около праздника Пасхи с великим сокрушением сердца и благоговением. И сколько кто раз захочет в год, лишь бы исповедался, — может приобщаться Тела Христова. Особо же у них назначено время к празднику Пасхи».
«Ни один монах, ни священник не читает уставных часов иначе, как перед иконой, до которой также никто не касается иначе, как с великим благоговением. Кто выносит ее на народ, подымает ее в руках; а все мимоходящие, обнажая головы, крестясь и кланяясь, усердно воздают ей честь. Книги евангельские они полагают лишь в почетном месте, как святыню, и не берут их рукою, иначе, как осенившись прежде крестом, обнажив и преклонив голову, — тогда уже, с великим благоговением, принимают их в руки. В праздники граждане и ремесленники присутствуют при богослужении, по окончании коего возвращаются к труду, полагая, что трудиться — не хуже, чем терять бесплодно средства и время в игре, питье, и других таких вещах, которыми занимаются знатные».
«Они редко употребляют имя Божие в клятву или хулу. Когда же клянутся, то целованием креста подтверждают слова или обещания».
«Некоторые великим постом принимают пищу по воскресеньям и субботам, а в остальные дни воздерживаются от всякой пищи. А иные вкушают пищу в воскресенье, вторник, четверг и субботу, а в остальные три дня воздерживаются. А многие имеются и такие, которые по понедельникам, средам и пятницам довольствуются коркой хлеба с водою». {28}
Пункт V. Об осторожности великого князя к грекам и другим людям, принадлежащим к сектам, отличающимся от его собственной.
Принимая во внимание, что алчность великих князей едва оставляет боярам какие-либо средства к существованию, можно представить себе насколько угнетается народ боярами, так как они стараются (заставлять) работать в своих полях в течение всей недели, так что крестьянин принужден затем работать для себя по воскресеньям и по праздникам [О работе по воскресеньям и праздникам (кроме Благовещенья) см. у Поссевина, стр. 106.]. Князь же, сознавая необходимость этого, принужден и сам притворно скрывать все это. А когда греки увещевают его соблюдать праздники, он делает вид пред народом, что ни в чем не расходится с греками. Оттого тех, кто говорит ему о чем-либо подобном, он имеет обыкновение заточать или бросать в такое место, что никто не может уже знать потом, жив ли тот (заключенный), или умер.
Так, по просьбе самого князя, был прислан в Москву из Константинополя некий монах Максимилиан для того, чтобы привести в известный порядок все книги, каноны и уставы, касающиеся веры. Когда он это исполнил и заметил многие заблуждения, он открыто высказал, что в действительности князь — схизматик,
