Ребята вслед за адмиралом вылезли из палатки.
— Кыш, черти недосоленные! Фр-ррр…
— Где фонарик?
— Я вот вас сейчас по хребтине…
— Здесь же палки лежали.
_ Ты поосторожнее с палками. Заедешь в темноте в физиономию.
— Куда девался фонарик?
Я потянул еще за одну леску. С грохотом обрушилось сооружение из досок, палок и сучьев, водруженное мной на столе под навесом. И тут же дернул за все шнуры и лески сразу. Задребезжали ведра, заколыхалась палатка, затрещали кусты…
Кузьма взвыл, словно его боданули.
Ребята хлопали в ладоши и кричали на все голоса.
— По-ошли отсюда!
— Ого-го-ооо!..
— Кто взял фонарик?
— Э-э-геее..
— Ме-ерзавцы!
Я зашел в кусты и зашелестел ветками.
— Ага, испугались, заразы!
— Ату их, ату…
— Где же все-таки Волнушечка?
— Сжевали Волнушечку.
— Волнушечка упитаннее. Адмиральские мослы им не по вкусу.
— Мо-олчать, зубоскалы! Во-о-олну-ушечка-а-а!
Надо было как-то выкручиваться. Концовку этого розыгрыша я второпях не продумал. Пришлось быстро соображать на месте.
— Во-о-олнушечка-а-а!
Я зажал рот ладонью, чтоб слышалось будто издалека, и крикнул:
— Иду-у-у…
Затем переждал немного и сначала тихо, потом все громче затопал на месте, задвигал ветками и вышел к ребятам, прихрамывая, постанывая, потирая якобы ушибленную руку.
— Где был? — строго спросил адмирал.
— Где! Корову гнал. До самого шалтрековского хутора.
— Чего ж нас не разбудил?
— Зачем? Подумаешь — корову отогнать.
— Пока ты гонял одну, сюда еще штук пять забрели.
— Ну?
— Вот тебе и ну! Не слышал, как мы кричали?
— Слышал.
— То-то! Чертова темень! Что они тут натворили? Фонарик у тебя?
— У меня. Только не горит. Батарейка, что ли… — я загодя подвинтил лампочку.
— Ладно, утром посмотрим. А вообще, Волнушечка, объявляю тебе благодарность.
— За что?
— Ну… не спасовал… Темноты не испугался…
— А-а…
— Не «а-а» нужно говорить, а — «готов выполнить все поручения флота!»
— Готов выполнить все поручения флота, — повторил я.
— Не чувствую радости, — сказал Кузьма. — Ладно, на первый раз прощаю. Учить вас да учить… А теперь по местам…
Я залез в спальный мешок и тотчас уснул. Я надеялся встать пораньше и спрятать, как говорится, концы в воду. Но проспал. Меня чуть не вытряхнул из мешка разъяренный адмирал.
— Встать! Строиться! Смир-рно! Равнение на флаг! Волнушечке выйти из строя! Кру-угом! Я не всем, я — Волнушечке. Руки по швам! Не выспался? Спать по ночам надо, а не заниматься дурацкими шуточками.
У ребят весело поблескивали глаза. Они явно одобряли в душе мою придумку, чего никак нельзя было сказать об адмирале.
— Объявленную ночью Волнушечке благодарность отменяю. Объявляю Волнушечке строгий выговор с предупреждением и три дневальства вне очереди.
— Два, — сказал Игнат, явно нарушая введенный на флоте порядок.
— Не возражать! — обрезал его адмирал, но одумавшись, спросил: — Почему?
Игнат молча показал на зарубки на мачте. До конца навигации оставалось только два дня.
— Не имеет значения, — сказал адмирал. — Одно дневальство останется за ним. На будущее. Понятно?
Кузьма Курков не переносил, когда его ставили в неловкое положение.
Глава шестнадцатая, последняя
Каждая навигация по традиции завершалась жарехой из пескарей. Вывалянный в муке и поджаренный до хруста в подсолнечном масле, пескарь просто великолепен. А на Мрассу он особенно хорош. Крупный, жирный, золотистый.
Пошли на пескаря скопом, предварительно разработав условия соревнования. На ловлю отводилось двадцать минут. Каждый получал по десять червей. Размер и вес пойманных пескарей не учитывался, только количество. Расстояние рыбаков друг от друга не менее трех метров.
У песчаной косы пескаря тьма. Адмирал раздал червей, занял свое место и скомандовал:
— Р-раз… Два… Бросили!
Четыре поплавка хлюпнули в воду одновременно. Не спешил лишь Виктор Оладышкин. Он забрел в воду, насколько позволили голенища сапог, покрутился, огляделся, вышел на косу, насадил кусочек червяка, забросил удочку и тут же вытащил первого пескаря. Валера побледнел.
Виктор Оладышкин вытянул второго. Валера сделал было шаг в его сторону, но Кузьма гаркнул:
— Стоять!.. Соблюдать условия!..
Снял с крючка небольшого пескаришку и я. Не удержался, глянул победоносно на Валеру, сказал протяжно: «Во-от таким, значит, макаром!».
У Валеры дрожали руки. Он не мог пережить такого позора и, чтобы хоть как-то вырваться вперед, привязал к леске второй поводок. В условиях соревнования этот пункт оговорен не был, и потому никто не сказал слова против.
Неважно шли дела и у Игната. Но он не страдал. В душе он презирал пескаря, и пескарь, видимо, отвечал ему тем же. Кузьма скормил всех своих червей, не сумев подсечь ни одной рыбки, и, смирившись с судьбой и привычным последним местом, ходил по косе в качестве главного арбитра.
Виктор тихо складывал свой улов в стоявшее рядом ведерко.
Наконец, начало клевать и у Валеры. И коса сразу наполнилась его восторженными вскриками.
— Во! Видали?! Вот так надо рыбачить, Волнушечка!.. А ну-ка, ну-ка, премудрый… Так-так… Есть!.. Видали?! Как там наш боцман себя чувствует?.. Неважно чувствует себя наш товарищ боцман. Смеется тот, кто смеется последний… Во! Сорога!.. Это вам не дурак пескарь. Интеллигентная рыбешка. Знает, на чей крючок брать…
— Сорога не в счет, — сказал адмирал.
— Как это не в счет?!
— А так… Мы на пескарей пошли, не на сорогу.
