полагается быть в скафандре, а перемещение в движке Хейма, и вообще пребывание в этом бублике считается экстремальным действием, потому что пока не относится к обычным. Значит, до перехода к штатному полету, лоб не почесать…
— Укли, как там система?
— Электро-мозги, движок и гиромагнитная ориентация в норме, шкип, — сказала она.
— Это радует, клянусь Ктулху. Ван, ты можешь аккуратно вывести нас из бублика?
— Никаких проблем, шкип, — ответил навигатор.
— Аккуратно, — повторил Арто, — Дистанция плюс пол мегаметра по нормали. Давай.
Ван положил ладонь на сенсорный пульт, скэтер чуть заметно сдвинулся с места и, чрезвычайно медленно, начал выплывать из бублика. Постепенно, почти неуловимо, скорость росла. Бублик сначала превратился в маленькое серое колечко, потом в едва различимую точку, а потом вовсе исчез. Вокруг — только бусинки звезд. И среди них выделяется яркостью Эпсилон Индейца «A» — оранжевый карлик, на четверть легче Солнца, на 20 процентов холоднее и в семь раз слабее по интегральной светимости. Сейчас «Tapla» находился от него на порядок дальше, чем Плутон от Солнца.
Эпсилон Индейца — тройная звезда. Кроме главного компонента, звезды «A», в ней есть еще пара коричневых карликов по диаметру не намного больше Юпитера, но намного массивнее: Эпсилон Индейца «Ba» в 50, а «Bb» и в 30 раз. Они образуют тесную пару, танцующую красивый космический вальс на расстоянии менее трех астрономических единиц друг от друга и в полутора тысячах астрономических единиц от главной звезды: Эпсилон Индейца «A».
Сейчас «Tapla» двигался из точки вне плоскости эклиптики всей тройной системы, по круговой орбите на колоссальной дистанции от всех массивных объектов. Даже если экспедиция в этой области продлится годы, «бублик» не попадет в зону, опасную в смысле столкновений, и вообще никуда не денется. Астронавты спокойно найдут его в расчетной точке, включат движок Хейма и вернутся домой…
Итак, предстояло выяснить судьбу трех «ковчегов», которые отправились сюда сто лет назад. Пунктами назначения этих «ковчегов» были (если верить инфо, оставленной в древнем игровом протоколе):
— Крупный спутник четвертой планеты Эпсилон Индейца «A». Сама четвертая планета, газовый гигант, напоминала Сатурн, но ее орбита располагается втрое ближе к звезде (примерно там, где в Солнечной системе лежит пояс астероидов).
— Вторая планета Эпсилон Индейца «A», которая движется (если снова взять аналоги в Солнечной системе) ближе к звезде, чем Венера, но дальше, чем Меркурий.
— Единственная довольно крупная (размером примерно с Марс) планета в подсистеме Эпсилон Индейца «B», вращающаяся по орбите, похожей на восьмерку, огибающую коричневые карлики «Ba» и «Bb».
Путешествие к местному Сатурну занимало 35 условных суток, из которых первая половина шла с ускорением около десяти G, а вторая — с таким же замедлением. Не модифицированный homo sapiens умер бы через несколько часов полета, но команда «green flamingo», как и большинство людей своего времени, сильно отличались от прототипа, возникшего в Африке 200 тысяч лет назад и дожившего без изменений до конца XXI века. Сторонний наблюдатель, не знающий основ постиндустриальной биомедицины, подумал бы, вероятнее всего, что четверо астронавтов находятся в коматозном состоянии, но это была обычная спячка, такая же, как у мадагаскарских лемуров (или у менее экзотических ежиков). В середине полета, когда ускорение, по графику на полдня снизилось до биологически-нормального одного G, астронавты проснулись, по очереди прогулялись в миниатюрную гигиеническую кабину, очень далекую от любых представлений о комфорте, затем перекусили, вяло поболтали о превратностях поисково-спасательной работы, и впали в спячку еще на 17 суток.
Следующее пробуждение астронавтов произошло за полтора часа до того, как скэтер вышел на орбиту спутника четвертой планеты. Последняя фаза торможения создавала нормальный вес, при котором можно полноценно помыться и пообедать…
— Я чувствую себя оттоптанной стадом слонов! — крикнула Укли сквозь шум воды.
— Ты не одинока в этом прекрасном чувстве, — с пафосом произнес Ван.
— А я просто хочу жрать! — честно признался Арто.
— Я работаю над этим, — утешил его Нокс, манипулируя инвентарем в узкой кабинке камбуза, — В идеале, получится цыпленок по-мексикански с имбирным пуншем.
— Оговорка про идеал звучит подозрительно, — заметил навигатор.
— Ван, я не знаю, что реально напихали в эти пакеты, — ответил матрос-универсал.
— А как оно на вид? — спросил шкипер.
— Как и любой концентрат, на вид — полное говно, — сказал Нокс.
Из люка гигиенической кабины появилась вымытая и довольная жизнью Укли и, застегивая на себе комбинезон, оптимистично заявила.
— Не старайся испортить мне аппетит, Нокс! Это абсолютно невозможно!
— Он просто тренируется, — предположил Ван и, сбросив комбинезон, нырнул в освободившуюся кабину, заниматься гигиеной.
— В прошлом, — продекламировал Арто, — На борту не было камбуза, и древние герои астронавты трагически жрали желе из тюбиков, да еще в условиях нулевого веса.
— Они летали недалеко, — заметила Укли, — До околоземной орбитальной станции. Ну, максимум, до Луны. Даже при древних скоростях, это всего день — другой.
Нокс передал Укли порцию цыпленка и кружку пунша, и сообщил:
— На древних орбитальных станциях тоже не было ни камбуза, ни веса.
— Зверское мерси!… — бортинженер глотнула пунша, — …Стоп! Как это не было?!
— Никак. Люди месяцами жили без веса и на одних тюбиках.
— Быть не может! Ты путаешь! Какие проблемы раскрутить станцию и сделать вес?
— На старте этого дела была выбрана неудачная конфигурация, вот и проблема.
— А почему? — спросила она.
— А потому, — ответил Нокс, — что первые орбитальные станции делали по образцу корпусов химических ракет. Ими тогда пользовались для суборбитальной заброски военных ядерных зарядов и вывода космических аппаратов на орбиту. Технология производства была уже отработана, а в те времена это имело решающее значение.
— Очень похоже на правду! — крикнул Ван из гигиенической кабинки.
Укли прожевала кусок цыпленка, и задумчиво потерла ладонями уши.
— Нокс, а Нокс, откуда ты все это знаешь?
— История технологий это мое хобби.
— Ха!.. — произнесла она, — А когда начали делать нормальные, крутящиеся станции?
— Ближе к середине XXI века, во время ренессанса астронавтики.
— Вот это точно правда, — сообщил навигатор, появляясь из люка, — а жратва готова?
— Более чем, — ответил Нокс, — А я пошел мыться.
Ван хищно облизнулся и схватил кусок цыпленка. Из гигиенической кабинки, сквозь шуршание водяных капель, слышалось, как матрос-универсал насвистывает какую-то мелодию ретро. Бортинженер снова потерла ладонями уши.
— А вот я совсем не понимаю логики истории. По-моему, в ней все через жопу.
— Так и есть, — согласился Арто, — взять хотя бы эту тему с «ковчегами».
— В теме с «ковчегами» как раз понятная логика, — возразил навигатор.
— Если ты видишь там логику, то ты супер-гений, — заявил шкипер.
— Нет, шкип. Все просто. В слабо-технологической цивилизации, люди, в основном, тормозные. Они начинают конструктивно заниматься прогрессом, только, когда жизнь чувствительно пинает их по печенке. Полоса стихийных катаклизмов, или войн, или революций. А если не холодно, не жарко, не голодно и не очень страшно, то сотня поколений может жить, вообще без прогресса. Это называется: традиция. В Древнем Египте так жили три тысячи лет, или около того. Пока жизнь не пнула.
— Ты хочешь сказать, — произнесла Укли, — что ГК-чума была таким пинком? Кто-то вообразил себя самым умным и сделал это специально, чтобы слишком зажравшееся человечество занялось прогрессом?
