— Ничего, — Дынник ласково глянул на тюк, наклонился, подтолкнул его поглубже и улыбнулся радостно: — Ничего. Умру, а дотащу.
Он взбежал по аппарели и затрусил к кустам, за которыми были стрелковые ячейки.
Светало быстро. Луна висела высоко в небе, но была она теперь не фонарем, как ночью, а белым одиноким пятном в белесой пустоте неба. А над горизонтом стлалась во всю ширь чистая заря без пятнышка, обещавшая погожий день. Вот уже и первая волна ветра темной полосой пробежала по глади хлебов. И дымки появились над селом, и отдаленное мычание расплылось в тишине, вплетаясь в разноголосую паутину звуков пробуждающегося дня.
— Господи, корова чья-то! — вскинулась Марыся. Выбежала из окопа, огляделась, не зная, куда бежать. И тут услышала какой-то стрекот в полях, будто жатка работала на полных оборотах, захлебываясь мотовилом в плотной массе стеблей.
Кто-то тяжелый с хриплым придыхом налетел на нее, придавил.
— Ложись!
Это был тот самый веселый парень, который приходил ночью в село.
— Ты что, не слышишь?!
— Слышу, — сказала она обиженно. — Корова мычит.
— Корова! Мотоциклы немецкие, вот что.
— Не двигаться! Без команды не стрелять! — прозвенел над высотой почему-то тонкий, почти девичий голос лейтенанта.
Боец, лежавший рядом, улыбнулся белозубо, вывернул из-под себя, протянул руку:
— Будем знакомы, Бандура. Это фамилия. А зовут, стало быть, Сашок, можно Сашенька.
— Марыся, — растерянно ответила она.
— Мне кажется, мы с вами где-то встречались.
— Да ну вас! — Она тоже улыбнулась, подумав, что он мелет все это, наверное, для того, чтобы она не пугалась.
— Вот всегда так: только познакомишься с девушкой, воевать надо.
— А они близко?! — снова вскинулась Марыся.
— Поглядим да послухаем, враз все и выясним. — Он потянулся на траве, присыпанной сухой землей, спросил игриво: — А лейтенант-то ничего парень?
Марыся покраснела и отвернулась.
— Какой был бы жених, если б не война, а?
Передернула плечами, промолчала.
— Генералом будет, это уж точно…
«Если не убьют», — мысленно добавил он. Нагляделся уже: такие вот, сами лезущие в драку, погибают в первую очередь.
Стрекот в полях становился все громче. Скоро и мотоциклы разглядел Бандура. Их было всего четыре, ползли жуками по белой дороге, поднимая пелену пыли.
— Не стреля-ать! — снова крикнул лейтенант.
— Потому что это разведка, — пояснил Бандура команду лейтенанта. — Четыре мотоцикла — не та цель для нас.
— Они же в село едут!
— В село. Сейчас грабить будут.
Марыся отвернулась и заплакала. Он положил руку на вздрагивающее ее плечо, погладил.
— Погоди, расквитаемся. Выждать надо.
Мотоциклисты не грабили: из густой купы садов, скрывших хаты, не взметнулось пожарищ, не послышалось ни одного выстрела. Скоро они опять появились на дороге, помчались обратно.
Снова тихо стало в полях, но тишина эта казалась уже совсем иной, напряженной, в которой перепархивание птах по кустам принималось порой за отдаленные всхлипы моторов.
Помолчав, Бандура вдруг начал декламировать стихи:
— Все рожь кругом, как степь живая, ни замков, ни морей, ни гор…
Марыся засмеялась.
— Чего хихикаешь? Это знаешь чьи слова? Это самого Некрасова слова. Слыхала?
— Слыхала. Только это не рожь, а пшеница.
— Разве? Скажи, пожалуйста. Теперь только бы научиться просо от пшена отличать, и можно в агрономы.
Она поняла: дурачится парень ради нее, чтобы не пугалась. Рассердилась, отвернулась. А когда снова повернула голову, то уж на увидела никого рядом. И очень удивилась: как это так можно совершенно бесшумно исчезать?!
Час прошел, а немцы не появлялись. Время от времени откуда-то доносился страдальческий коровий мык, заставлявший Марысю каждый раз выскакивать из своего укрытия и прислушиваться. Она оглядывалась, все порываясь позвать лейтенанта, попросить разрешения пойти поискать корову, но не решалась. Корова умолкла. Марыся снова сползала по аппарели под корму танка, обижаясь на лейтенанта за то, что ни разу не заговорил сам, даже не взглянул в ее сторону. Наконец ей надоело так сидеть и ничего не делать, пригнувшись, она перебежала к кустам, за которыми бойцы докапывали свои ячейки. Увидела перевязанную голову Дынника и поползла к нему.
— Ты чего тут ползаешь, ровно ящерица? — приятельски улыбнулся ей Дынник.
— Так вы же ползаете.
— Нам так положено. Ячейку стоя не копают, разве что с коленок.
Ладонью он размазал по лицу пот, стекавший из-под повязки.
— Зря ты за нами увязалась, — сказал Дынник. — Мы ж по немцам из пушки вдарим. А они по нас, это уж как пить дать. В атаку полезут.
— А я не боюсь. У меня вот чего есть. — Она вынула новенький, совсем не обтертый пистолет ТТ.
— Откуда взяла?!
— Лейтенант подарил.
— Наш?!
— Другой, летчик.
— Ишь ты, — усмехнулся он, — У тебя и другой лейтенант есть?
— Он раненый был.
— А оружие-то раздаривать не полагается.
— Совсем раненый. На самолете сел. Третьего дня. Увезли его, жив ли, нет, не знаю.
— Сама пистолет взяла? — прищурился на нее Дынник.
— Так мальчишки хотели. Я у них отняла.
— Все ясно. — Он сердито воткнул нож, которым рыхлил землю, чтобы выбросить ее руками. — Отодвинься, запорошу ведь.
— Я все спросить хочу, — виноватым голосом произнесла Марыся. Сразу было видно: очень ей хотелось переменить тему разговора. — Чего тут было-то?
Он понял вопрос.
— Бой тут был, большая битва. Враги осадили город…
— Какие враги?
— По всему видать — татаро-монголы. Проходила в школе? Ровно семь веков назад, год в год…
— Марыська! — В кустах стоял Бандура, смеялся, как всегда. — Тебе где велено находиться?
Она отмахнулась.
— Чего мне там делать?
— Выполняй приказания, иначе домой отправим.
— Не отправите.
— Иди, тебе говорят. Лейтенант зовет. Вскинулась, согнувшись, побежала к кустам.
— Там корову поймали. Подоить надо.
Первое, что увидела Марыся, добежав до леса, были вытаращенные от боли, побелевшие коровьи
