с самим собой.
Фрейд обладал строгим, ясным, открытым умом; богатым воображением. Он был в меру
общителен, демократичен, респектабелен. Э. Джонс характеризует его как
идеалиста, поборника свободы, антиавторитариста. Но авторитарные черты
присутствовали в характере зрелого Фрейда, выражая, вероятно, стремление к
внутренней определенности и еще в большей степени являясь результатом борьбы с
многочисленными нападками в адрес его детища — психоанализа, который он должен
был постоянно защищать от поношений. Он вел борьбу не только с общественностью,
но и со многими, когда-то любимыми учениками, которых изгонял из своего кружка,
когда они желали “ревизовать” психоанализ и отступали от основных его принципов.
Получив степень бакалавра, Фрейд колеблется в выборе профессии. Под влиянием
друга детства Генриха Брауна, ставшего впоследствии руководителем немецкой
социал-демократии, он увлекается политикой и правом. В нем преобладают
гуманитарные наклонности. Его самое большое желание — понять человека. Но дух
времени заставляет предпочесть опытную науку. Тень великого Дарвина, успехи
физики и биологии, романтический образ Матери-Природы, полной великих тайн,
влекут к себе молодые умы. Миссия исследователя, того, кто ищет истину и
развеивает иллюзии — вот его призвание. И Фрейд поступает на медицинский
факультет Венского университета. Он увлекается великими философами, литературой
и практику врачевания воспринимает всю жизнь скорее как долг, работу, источник
знаний и заработка, но не как призвание. Стихией его души было опытное
исследование. Фрейд всегда подчеркивал свою отстраненность от умозрительной
философии, хотя критики нередко усматривают в этом кокетство.
Даже в зрелые годы, познакомившись с идеями Гартмана, Ницше, Шопенгауэра,
созвучными в некоторых отношениях его собственным, придя на основе психоанализа
к обобщениям философского характера, Фрейд продолжал считать, что “философия
когда-нибудь будет осуждена, как злоупотребление мышлением”. Фрейд, как и многие
интеллектуалы его поколения, был захвачен пафосом опытного естествознания —
идеями Дарвина, натурфилософией Гете, физиологией Гельмгольца. Представления об
Эволюции, клеточном строении организмов, универсальности причинно-следственных
связей, законы равновесия и сохранения энергии вошли в его научное
мировоззрение. Ключ к пониманию человека он рассчитывал найти в биологии и
физиологии и энергично возражал, когда его называли философом. Он хотел
исследовать психику человека путем беспристрастного и детального наблюдения. В
университете Фрейду повезло с учителями. Это были специалисты высшего класса:
Дюбуа-Реймон, Гельмгольц, Вирхов, Брюкке. Все они считали себя
“антивиталистами”, не признавали скрытых “жизненных сил” и явления жизни
объясняли действием физических и химических законов. Уже в молодости Фрейд
сформировался как ученый, атеист и лабораторный исследователь, верящий, что
когда-нибудь все духовно-психические явления будут сведены к мозговым процессам
и объяснены в терминах физики, химии и биологии. Работа в лаборатории ему
нравилась, но он никогда не оставлял своих философских размышлений. Регулярно
посещал лекции известного философа Франца Бретано, перевел на немецкий Джона
Стюарта Милля.
Уже в студенческие года Фрейд проявил свой исследовательский талант. Увлеченно
занимаясь в физиологической лаборатории под руководством Г. Брюкке — ученика
Гельмгольца — он изучает анатомию морских ежей, исследует строение нейронов
мозга, открывает анестезирующие и антидепрессивные свойства кокаина, уверенно
рекомендуя его в качестве лекарства всем своим знакомым. Главным
исследовательским орудием Фрейда был микроскоп. Будучи скрупулезным
наблюдателем, он не оставлял без внимания малейшие детали препарата.
Уже к 29 годам Фрейд становится доктором медицины, а затем приват-доцентом
Венского университета. В начале девяностых годов, имея за плечами почти
двадцатилетний стаж исследовательской работы, ряд удачных публикаций, авторитет
ученого, он внезапно делает крутой поворот, оставляя научные занятия и вступает
в новую для него область медицинской психиатрии, полную таинственных явлений, не
поддающихся рациональному объяснению. Он намеревается заняться лечением
истерических неврозов — довольно распространенной, “модной” в то время болезни
венской интеллигенции.
Что толкнуло его на это шаг?
Подспудной причиной был по-прежнему интерес к “природе человека”, к сокровенному
“ядру“ человеческой личности; желание понять корни разума и его работу. Но
конкретных поводов было несколько. Во-первых, помолвка с Мартой Бернейс.
Укрепить свое финансовое положение перед вступлением в брак Фрейд надеялся с
помощью медицинской практики. Второй повод — знакомство с великим Жаном Шарко —
французским психиатром, лечившим истерию с помощью гипноза. Фрейд отправился в
его клинику Саль-Петриер под Парижем с целью стажировки, как начинающий
психиатр. И стал свидетелем удивительного зрелища: послушные голосу Шарко,
параличи, контрактуры, конвульсии, потеря чувствительности, спазмы и другие
истерические симптомы пропадали и возвращались на глазах изумленной публики.
Шарко действовал как маг и артист. Глядя на его работу Фрейд почувствовал, что
психиатрическая клиника может стать местом новой, театрализованной медицины,
основанной на словесном взаимодействии врача и больного.
Фрейд к моменту знакомства с Шарко был сложившимся ученым. Подобно своим
учителям — Брюкке, Гельмгольцу — он свято верил в законы физики и термодинамики,
в то, что психические явления детерминированы физиологическими процессами в
мозгу и теле человека. Он был весьма удивлен тем, что источником болезни и
способом ее устранения могли быть чисто словесные воздействия. Шарко внушал
пациенту, что его рука больше не чувствует боли. И после этого спокойно
прокалывал руку булавкой. Отсюда было недалеко до вывода, что бытовые
психические травмы, эмоциональные и словесные воздействия, мысли определенного
рода, могут быть причиной соматических расстройств, истерического паралича,
потери чувствительности (осязания, слуха, зрения), навязчивых действий и
конвульсий. Эмоциональные заряды речи и мысли формировали установки психики,
которые при отсутствии внутренней психической защиты превращались в источник
болезни.
Замечательным казался следующий факт. Истерический паралич конечностей поражал,
как правило, не ногу или руку в анатомо-физиологическом смысле, а то, что
считалось “рукой“ или “ногой“ в общежитии. “Анатомия не существует или как бы
неизвестна для истерии”, — заметит позже Фрейд. Факт “идеогеничности” или
“психогеничности” истерии блестяще демонстрировался опытами Шарко, однако, не
был им объяснен.
Фрейд возвращается в Вену, пытается лечить больных методом Шарко. Но вскоре
убеждается, что многие больные не поддаются гипнозу. Сам он не обладал хорошими
гипнотическими способностями. Гипноз давал лишь временное облегчение. Фрейд
разочаровывается в гипнотическом методе. Уже в процессе практики, опираясь на
свой опыт и опыт коллег, он разрабатывает новый метод лечения истерии, названный
“методом свободных ассоциаций”.
Первоначально Фрейд вел себя с больными очень настойчиво, задавал вопросы,
