— Метсяпуро… Метсяпуро… — участковый посмотрел в журнал. — Ага, нашёл. Метсяпуро Вейно Яковлевич… Метсяпуро Анна Матвеевна… Погибли. Тела отправлены на общее захоронение… Такие вот, Миша, дела невесёлые. Война, одним словом.
И не давая мальчику времени опомниться и заплакать.
— Бабка твоя где живёт? Надо вас как — то определять. Сейчас будем думать как тебя с бабушкой на Большую землю отправить.
Участковый наклонился к железному ящику отпер его, нашёл нужный бланк, но когда выпрямился, увидел по другую сторону стола пустой стул.
А Миша бежит по улице, не видит от слез ничего.
Забился в расщелину у какого — то полуразрушенного дома и заплакал не сдерживая ни слёз, ни рыданий. Выплакавши все силы затих, забылся и так просидел, пока не склонилось солнце к крышам домов и не потянуло прохладой.
Выбрался из расщелины, подошёл к обломанной водопроводной трубе, из которой тоненькой витой струйкой сочилась вода. Снял куртку, сбил с неё пыль, отряхнул брюки. Умылся, тщательно пригладил влажными ладонями волосы, повесил матерчатую сумку через плечо и выбрался на улицу — он уже твёрдо знал куда ему идти.
Воспользовавшись многолюдьем, проскользнул в военкомат. И быстро, прячась за спинами взрослых в штатском, мимо дежурного. Отыскал кабинет военкома.
— Отправьте меня на войну! — Безо всяких там «разрешите войти», «здравия желаю» и прочих церемоний потребовал Миша. — Сегодня же!
Замороченный, замотанный военком, с отсутствующим взглядом безрезультатно крутивший ручку полевого телефона, не сразу врубился в ситуацию и спокойно отозвался:
— Поди домой да скажи мамке, чтоб всыпала хорошенько, — похоже, к подобным ходокам он уже давно привык. Но тут же, словно только что осознал случившееся, возмутился. — А ты как сюда попал? Кто тебя пропустил? — И осерчал — Дежурный! — Нажал кнопку звонка, — Чернинзон! Капитан Чернинзон! — И пообещал — Ну ты у меня за всё получишь. Сам на пост у дверей станешь, раз часовые ворон считают.
— Нету мамы. Погибла она. И отец погиб. Я пришёл, а в дом бомба попала и они погибли. — Настаивал на своём Миша. — Мне некуда деваться, мне на фронт надо.
— Откуда пришёл? Чернинзон! — Опять безрезультатно нажал кнопку звонка.
— От бабушки.
— Вот и возвращайся к бабушке. И документы на эвакуацию оформляйте быстрее, пока есть возможность эвакуироваться.
— К бабушке мне не пройти. Бабушка в Ляскеля.
— Где — е?.. — Не поверил военком.
— В Ляскеля. В Карелии. Я только сегодня оттуда пришёл.
— Откуда? — Другой военный просматривавший папки с документами даже привстал из — за стола. Это был уже знакомый нам по передовой подполковник, правда, сейчас ещё капитан, и эмблемы у него другие, связиста.
— Из Ляскеля, — в третий раз сказал Миша.
— Васильич, — не по уставу попросил капитан полковника — военкома, — где я могу с этим Афанасием Никитиным поговорить? Чтобы мы никому не мешали.
— Возьми ключ от третьего кабинета. И беседуй сколько нужно.
— Спасибо. И голодный, наверно, мальчишка… — Намекнул капитан. — Заимообразно.
Полковник достал из стола открытую банку тушёнки, в которой оставалось не меньше половины содержимого, четвертинку серого хлеба и проворчал.
— Ты у меня «заимообразно» уже целый ящик набрал. А отдачи не видно.
— Будет отдача, — заверил капитан. — Будет.
Вручил тушёнку и хлеб мальчику и повёл за собой.
— Тебя как зовут?
— Михаил.
— Ты, Миша ешь, не стесняйся. — Капитан пододвинул банку и нарезал хлеб. А когда мальчишка поел, поинтересовался, — Карту читать умеешь?
Миша неуверенно дернул плечом.
— В школе проходили…
— Тогда давай вместе разбираться. Вот эти квадратики — Ленинград. Это Финский залив, тут Ладожское озеро, а вот этот кружок — Ляскеля. Теперь давай вспоминать как ты шёл…
— Из Ляскеля в Хелюля, потом Сортавала… Лахденпохья…
— Значит, вдоль железной дороги.
— Нет, не всегда. До Хелюля по заливу шёл. Вот здесь, — повёл пальцем по карте. — Через Рауталахти. От Сортавалы опять вдоль озера, видите, так короче, через Хаапалампи и Мийнала. К родственникам ещё заходил на хутора. Если по пути то вдоль железки шёл, а нет — в сторону уходил. Чтобы короче было. Или если родные там. Поживу у родных немного, отдохну, поем. А пойду дальше, что — нибудь с собой дадут.
— У тебя там много родни?
— Да. Считай все Метсяпуро и в Карелии, и в Финляндии наши родственники. И Олкинен, и Раутанен — тоже наши родственники. И в Лапландии тоже есть родные, но я их никогда не видел. Вот, — Миша положил на стол бумагу, список родственников и их местожительство. — Это мне бабушка написала, когда я от неё в Ленинград пошёл.
Капитан взял листок, и как отметил Миша, быстро, одним взглядом сверху вниз просмотрел его.
— Как же она не побоялась тебя одного отпустить?
— Знала, что все равно уйду.
— Хм… — Капитан взглянул на мальчика повнимательнее. — Финский язык хорошо знаешь?
— Так же как русский. Отец со мной дома часто по — фински разговаривал.
— А немецкий?
— Некоторые слова. Можно сказать, не знаю.
— Через линию фронта как прошёл?
— Не знаю. Шёл… То немцы, то финские части. А потом из леса вышел — уже наши.
— На карте можешь показать?
Миша с полминутки посмотрел на карту и провёл ногтем большого пальца.
— Вот здесь.
— Так, хорошо. Теперь давай посмотрим, где финские части видел, где немецкие.
— Немцев я почти не видел, только вначале. А потом я сюда пошёл, на Карельский перешеек. А здесь всё финны.
— С финнами, я имею ввиду солдат, офицеров, разговаривал?
— Конечно. Подходил, когда у них обед или ужин. И меня кормили. Расспрашивали, конечно, кто я да что. А потом кормили.
— А ещё что говорили?
— Говорили: не иди к русским, а то русский тебя пук — пук, застрелит.
— А о своих намерениях, далеко ли они идти собираются, не говорили?
— Так чтобы конкретно… Я же не спрашивал.
— Ну а из разговоров, что — то может запомнил?
— Да так, неопределённо… не от них зависит. Говорят, мы солдаты, куда прикажут туда и пойдём.
— А их настроение? Сами они что думают?
— Сами говорят: до старой границы дошли, свою землю вернули, зачем нам для немцев стараться.
— Значит, настроение такое: дальше старой финской границы не идти.
