замкнутой женщиной, вызывавшей больше уважения, чем любви. Внутренне же она преобразилась до неузнаваемости и едва ли могла бы стать прежней.
Когда-то Брайони была вполне довольна своей жизнью. Она не собиралась замуж и не слишком интересовалась пустыми обрядами, принятыми в обществе. Она посвятила себя медицине, и служение этому властному божеству в его просторном храме всецело поглотило ее.
Затем в ее жизни появился Лео, и Брайони словно поразило молнией. Казалось, отряд археологов провел раскопки в привычном мире ее мыслей и чувств, обнажив огромные древние пласты неутоленной страсти и обманутых надежд.
После разрыва с Лео ей потребовалось время, чтобы понять, что спокойное безразличие, в котором она пребывала почти до тридцати лет, счастливое бесхитростное неведение души, свободной от взлетов и падений, возможно, навсегда осталось в прошлом.
Странное беспокойство подгоняло ее, заставляя почти каждый год собирать чемоданы и мчаться на другой конец света, но если ее жизнь и нельзя было назвать мирной, по крайней мере она больше не вела войну с самой собой. Пока в ее тихий мирок снова не ворвался Лео.
— Не знаю, — произнесла она наконец. — Думаю… я просто пыталась жить.
Лео солгал Брейбернам. Счастливейшим событием в его жизни было не венчание. Неделю перед свадьбой он провел в отъезде, выступая с циклом лекций в Парижской академии наук. Когда он вернулся и молодая чета обменялась клятвами перед алтарем, лицо Брайони впервые приняло одеревенелое, бесчувственное выражение, которое Лео впоследствии назвал «неприступной крепостью». А до того мгновения, как епископ Лондонский объявил их мужем и женой, Лео жил в мучительном страхе, что невеста внезапно его бросит.
Нет, счастливейшей в его жизни была минута, когда Брайони сделала ему предложение.
В последний раз он видел ее еще пятнадцатилетним мальчишкой. Лео никак не думал, что восемь лет спустя, встретив Брайони снова, испытает странное чувство, будто и не было тех лет, а он, как в детстве, околдован этой непостижимой женщиной.
Даже сильнее, если на то пошло.
Потому что Брайони стала еще прекраснее, чем он ее помнил. Невозмутимая, уверенная в себе. Знающая, образованная, одаренная. Само совершенство.
Лео вовсе не был жалким неудачником. В Лондоне его знали как ученого с разносторонними интересами, «человека эпохи Возрождения» на заре нового века. Но он боялся показаться Брайони с ее возвышенной душой слишком поверхностным, испорченным блеском глянцевой и пустой светской жизни.
И все же она пришла послушать его доклады в математическом и географическом обществах. И следила за ним глазами с таким серьезным вниманием, что Лео оба раза едва сумел довести лекцию до конца.
Он был совершенно очарован строгим покроем ее костюмов — жакетов и юбок — благородной простотой линий и форм. Брайони походила на рыцаря в доспехах из шуршащего шелка, готовая вступить в бой с лондонскими микробами и болезнями. Он обожал сладковатый, отдающий дегтем запах карболки, этого великого антисептика, столь почитаемого представителями ее профессии, — им пахли ее дивные волосы (хотя Лео нечасто удавалось подойти к ней так близко, чтобы почувствовать их аромат). А ее молчание, такое невозмутимое и уверенное, захватывало его куда сильнее бесконечной болтовни других юных леди, которые только и ждали случая потараторить всласть.
Ночами он лежал без сна, думая о ее простых шляпках и скромных практичных ботинках, о пуговках у нее на груди, где ткань блузки едва заметно топорщилась. Грезил о ее губах, не знавших поцелуя, о сосках, которых никогда не касался жадный язык мужчины, о нетронутых бедрах.
А потом, во время музыкального вечера, он не сумел сдержать вожделения и поцеловал Брайони. Не один раз, а дважды, хотя любой из сотни гостей мог войти и застигнуть их врасплох.
Лео понятия не имел, как вести себя дальше. Следует ли ему прийти к ней и извиниться? Или же прийти и не извиняться? Да и как, скажите на милость, застать ее, если она вечно работает, почти не бывает дома и не принимает гостей?
И вот хмурым, дождливым лондонским утром, слишком холодным, чтобы назвать его весенним, Лео в странном волнении расхаживал по библиотеке в доме брата, теребя в руках карточку, которую дала ему Брайони.
«Мисс Брайони Аскуит. Врач общей практики. Анестезиолог. Старший хирург Новой больницы для женщин. Преподаватель Лондонской женской школы медицины».
В дверь постучали.
— Мисс Аскуит спрашивает, дома ли вы, сэр, — отчеканил дворецкий.
— Которая мисс Аскуит? — Вопрос прозвучал глупо. Лишь старшую дочь в семье называли просто по фамилии.
Лео попытался угадать, зачем она пришла. Возможно, отчитать его, чего он, безусловно, заслуживал, хотя меньше всего на свете хотел бы вызвать ее недовольство. Может, Брайони собиралась где-то выступить с лекцией и решила пригласить его? Но тогда ей было бы намного проще послать ему записку.
В конце концов Лео сдался и велел дворецкому проводить мисс Аскуит в гостиную. Брайони была чудо как хороша. Волосы цвета воронова крыла, фарфоровая кожа, бледно-розовый румянец на нежных щеках. В ее присутствии сердце Лео колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди. Сладостный изгиб ее рта — впадинка на верхней губе и прелестная полнота нижней — сводили его с ума.
Минуту или две Лео и гостья стояли в гостиной, обмениваясь обычными банальностями. Он предложил Брайони кресло, она поблагодарила, но осталась стоять. От чая отказалась наотрез.
Лео окинул ее насмешливо-строгим взглядом:
— Вы не хотите присесть и не желаете чаю. Есть ли хоть что-нибудь, чего вы хотели бы, мисс Аскуит?
Брайони откашлялась, прочищая горло:
— Ну, я надеялась, что смогу предложить вам нечто, способное вас заинтересовать.
— В самом деле? — Лео радостно улыбнулся. Он понятия не имел, что бы это могло быть, но по крайней мере Брайони не выглядела унылой и подавленной. — Что ж, продолжайте, я весь внимание.
Мисс Аскуит пустилась в обсуждение своего финансового положения, имущества и темперамента. Лео потребовалось не меньше трех минут, чтобы сообразить, что она говорит о женитьбе. Брайони полагала, что их столь различные характеры и склонности смогут дополнить и уравновесить друг друга. Ее молчаливость и замкнутость удачно оттенят яркую живость Лео. Брайони не сомневалась, что ее образ жизни отлично подойдет ему, ведь работа занимает у него бездну времени. Лео мог бы заниматься своими исследованиями, пока жена трудится в больнице. Вдобавок, вступая в брак, она принесет мужу поместье Торнвуд, составлявшее когда-то часть приданого ее матери. По условиям брачного контракта ее родителей Торнвуд вместе с солидным денежным состоянием переходит к старшему ребенку миссис Аскуит, то есть к ней, Брайони.
Оцепеневший от изумления Лео не сразу понял, что она замолчала.
— Я вас смутила? — прошептала Брайони.
— Да, признаться, — медленно произнес Лео.
Она наконец уселась, выбрав стул в стиле Людовика XV, стоявший перед камином.
— Надеюсь, мое предложение не привело вас в ужас?
— Нет, не так чтобы очень.
— Тогда, возможно, вам стоит немного подумать?
Тут действительно было над чем поразмыслить. Откровенно говоря, Лео вовсе не помышлял о женитьбе. Через три недели ему должно было исполниться двадцать четыре года. Наверное, им с Брайони следовало бы подождать год-другой, чтобы лучше узнать друг друга.
— Я обдумаю это самым серьезнейшим образом. Вы знаете, что я питаю к вам величайшее почтение.
Брайони нерешительно закусила губу:
— В таком случае есть еще кое-что, о чем вам следует знать. Скорее всего я не смогу иметь
