Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

место в религиозном обществе. Но симметрия эта весьма относительна. Наличие Высшей Цели обеспечивает социальную интеграцию, ее отсутствие, возведен­ное в принцип, ведет к дезинтеграции общества.

'Акселерация, — читаем мы у Тоффлера, — производит все более быстрый кругооборот целей. Захваченные этой бурлящей, кишащей целями средой, мы испытываем чувство ошеломле­ния, футурошок, мы движемся от кризиса к кризису, пресле­дуя множество противоречащих друг другу и каждая самой себе целей.

Нигде это не проявляется с такой очевидностью, как в наших безуспешных попытках управлять городами. Жители Нью-Йорка за короткий промежуток времени пережили кошмарную цепь почти катастрофических событий: нехватку воды, забастовку работников метро, расовые беспорядки в школах, восстание студентов в Колумбийском университете, забастовку мусорщиков, нехватку жилой площади, топливную забастовку, нарушение телефонного обслуживания, забастовку учителей, отключение электричества — и это еще не все...

Нельзя сказать, что никто не занимается планированием. Напротив, в этом кипящем социальном котле технократические планы, субпланы и контрпланы льются рекой. Они требуют новых дорог, новых электростанций, новых школ. Они обещают улучшение положения с больницами, жильем, социальным обеспечением. Но планы отменяют, противоречат или подкрепляют один другой по закону случая. Редко бывает, чтобы они были логически связаны друг с другом, и никогда — с какой-либо общей картиной города будущего. Никакая мечта — утопиче­ская или не утопическая — не заряжает нас энергией. И нет ника­ких рационально интегрированных целей, которые бы внесли порядок в этот хаос. На национальном и международном уров­нях отсутствие связной, последовательной политики в равной степени очевидно и вдвойне опасно'.²⁸

Но почему же нет интегрированной системы целей, почему нет 'мечты'? Тоффлер винит в этом опять-таки технократов. Он рассказывает, что три последовательных президента США — Эйзенхауэр, Джонсон и Никсон — учреждали специальные орга­низации для выработки системы целей и основ планирования. Но все эти попытки, считает он, были безуспешны по той при­чине, что носили на себе 'безошибочно распознаваемый отпе­чаток технократической психологии'.²⁹ Ибо они оставляли в стороне основной, как считает Тоффлер, вопрос: кто будет устанавливать цели для будущего? 'Революционно новый' под­ход Тоффлер видит в демократизации процесса выработки це­лей:

'Пришло время для драматической переоценки направлений движения, переоценки, делаемой не политиками или социоло­гами, или духовенством, или элитарными революционерами, а также не техническими специалистами или президентами кол­леджей, а самим народом. Мы должны в буквальном смысле слова 'идти в народ' с вопросом, с которым к нему почти ни­когда не обращались: 'Какого мира вы хотите через 10, 20 или 30 лет?' Короче, нам нужно организовать непрерывный плебис­цит о будущем'.³⁰

В каждой стране, в каждом городе, в каждой окрестности надо на демократических началах созвать ассамблеи, задачей которых будет определение конкретных социальных целей на период времени до конца столетия. Такие ассамблеи могут представлять не только географические, но и социальные единицы — промышленность, интеллектуальное сообщество, искусство, церкви, женщины, этнические группы и т.п. Все должны

иметь право в равной степени определять будущее: и видные интеллектуалы, и те, кто не умеет ясно выразить своих мыслей и чувств. Этот проект носит название 'демократии ожиданий' по аналогии с 'демократией участия' (английские термины звучат похоже: anticipatory democracy и participatory democracy).

'Некоторым людям этот призыв к своего рода неонародни­честву покажется, без сомнения, наивным', — пишет Тоф­флер ³¹ . Должен признаться, что я отношусь к их числу. Наив­ность проекта граничит с нелепостью, он напоминает попытку установить правильность или ошибочность математической те­оремы путем всеобщего равного голосования. Проблема раци­ональной интеграции целей, проблема 'мечты' о будущем от­носится к сфере культуры, а не к сфере политики. Она решает­ся не путем голосования, не путем компромисса между инте­ресами, а в результате упорного, длительного труда, творче­ской деятельности. Ибо рационально интегрировать цели можно только через посредство введения высших целей и ценностей и построения иерархии целей. В отличие от целей низшего уров­ня ('хочу, чтобы в будущем было много меду; и блинов с крас­ной икрой; и чтобы окна с видом на Эльбрус'), высшие цели не могут быть выражены в конкретных понятиях. Они требуют абстрактных понятий и обобщенных образов, которые должны быть не только созданы, но и получить распространение, войти в жизнь масс. Этим и занимаются писатели, философы, пророки, ученые, кинорежиссеры и многие, многие другие. А что будут делать ассамблеи Тоффлера? Согласовывать заявки на блины с икрой и виды из окон? Участие широких масс в культуре, а не только в плебисцитах — вот признак подлинной демокра­тии,

Интеграция целей в конечном счете требует одной Высшей Цели. Нет спора, привлечение широких масс к проблеме целей и будущего, содержащееся в проекте Тоффлера, — здоровая, жизненно важная в наше время идея. Но центральным момен­том здесь должно быть понятие о Высшей Цели, что означает, по существу, создание религиозного движения.

Цели и планы обладают свойством образовывать иерархию и определяться сверху вниз: цели и планы низшего уровня определяются целями и планами высшего уровня, но никак не наоборот. Это, конечно, очень 'не демократично', но что поде­лаешь, если такова их природа! Тоффлер, однако, не хочет с этим смириться. Одно из его самых тяжелых обвинений против технократов (о, несчастные технократы, они служат козлом отпущения всех грехов!) - что они планируют сверху вниз, а не снизу вверх: 'Продолжение технократического определения целей сверху вниз приведет ко все большей и большей социаль­ной нестабильности, все меньшему и меньшему контролю над си­лами перемен и все большей опасности человекоубийственного катаклизма'.³² Это и есть источник нравственного пафоса тоффлеровского проекта, который он объявляет 'захватыва­ющим дух утверждением народной демократии'³³ :цели здесь определяются снизу вверх, что только и может быть приемлемо для настоящих демократов, борцов против технократии, бю­рократии, иерархии и прочих пережитков проклятого прошлого. Перед нами пример насилия политической идеологии над реаль­ностью, воли над знанием. Советские люди знакомы со многи­ми примерами этого явления. В Советском Союзе конформист выслуживается перед властью, на Западе — перед человеком мас­сы: читателем, покупателем, избирателем. У нас он объявляет ключом к решению всех проблем марксизм-ленинизм, там - демократию.

'Демократия ожиданий' Тоффлера логически завершает его антиутопию. Если на протяжении девяти десятых книги мы только видели перед собой коловращение мира, лишенного Высшей Цели, то теперь мы получаем нечто вроде теоретиче­ского обоснования того, что Высшей Цели и не нужно, а нужно только собирать информацию о том, какие у людей есть цели. 'Демократия ожиданий' — это равноправие целей, это анти­религия. Антиутопия Тоффлера — продукт его антирелигии. Одного только обстоятельства не учитывает автор 'Футурошока': осуществимость этой утопии серьезнейшим образом за­висит от соседей 'постиндустриального общества'. Ибо общест­во, в котором наиболее творческие умы заняты размытием гра­ницы между реальностью и иллюзией и обращаются за идеями к страницам маркиза де Сада, вряд ли сможет оказать сопротив­ление тоталитаризму.

Интересно отметить, что концепция Тоффлера, как и всякая концепция, лишенная понятия творчества, детерминистична. Он настойчиво говорит о необходимости изучения будущего — фразеология, которую я рассматриваю как совершенно непри­емлемую. В одном месте он высказывается весьма решитель­но: '... пора стереть с лица Земли популярный миф, что буду­щее 'непознаваемо'....'³⁴ . Я же, напротив, выдвигаю лозунг: 'Будущее непредсказуемо'. Это расхождение, разумеется, от­носительно. Обе стороны в споре понимают, что предсказания будущего, во- первых, возможны, а во-вторых, всегда частичны. Различие состоит в том, какой из этих двух аспектов выд­вигается на передний план. Тоффлер видит общество в свете индивидуализма. Каждый член общества руководствуется своими личными целями, находясь в определенных, общих для многих людей социальных условиях. По закону больших чисел, результат их совокупных действий может быть предсказан с большой точностью. Я же вижу общество как единое сверх­существо, способное к творческому акту,— метасистемному пе­реходу. Результаты этого акта непредсказуемы, потому что метасистемный переход, в