Целакант

напрямик через изломанную долину.

Он мчался через больно царапающие заросли полыни и проклинал собственную слепоту и самонадеянность. Да в наши дни никакой уважающий себя выпускник не выберется в поле без рецепторов гадюки, имплантированных в сетчатку. Но Брукс был старым человеком, немодифицированным, а следовательно, — почти ничего не видел ночью, так что ему приходилось мчаться очертя голову сквозь тьму, ударяясь об окаменевшие кустарники, раскорячиваясь при перелёте через невидимые выступы пород. Он пошарил в сумке, притороченной к седлу, и выудил оттуда очки. Зернистая, окрашенная зелёным пустыня ринулась в поле зрения.

02:47, сообщал индикатор в углу картинки. Три часа до рассвета. Он попытался было связаться с сетью, но если какая-то её часть и была ещё жива, то она оставалась вне зоны его досягаемости. Он бы удивился, если бы к этому времени зомби ещё не добрался до лагеря и не разделался с ней. Он удивлялся также, как близко оно всё-таки сумело подобраться к нему.

Впрочем, неважно. Попробуй-ка поймать меня теперь, ублюдок. Ты не на ногах передвигаешься. Ты даже не бессмертен. Можешь чмокнуть меня в задницу.

Потом он проверил заряд, и голова вновь взорвалась зарядом боли.

Небо, закрытое облаками. Старая, на добрый год просроченная батарея. Зарядное одеяло, которое он месяц не чистил.

Мотоциклу оставалось десять километров. Ну, пятнадцать самое большее.

Он притормозил и развернул мотоцикл кругом, подняв тучу пыли. За ним тянулся его собственный прерывистый след, безошибочно указывавший путь на бойню по ровной, как доска, пустыне: разломанные растения, растрескавшиеся плитки солевых отложений на дне высохшего озера, — их закруглённые края разлетелись в пыль, когда он проносился по ним. Он сумел убежать, но не скрыться. Пока он остаётся на открытой местности, они легко смогут проследить его передвижения.

А, собственно, кто такие эти они?

Он переключился со «Старлэмп» на инфракрасный обзор, потом увеличил изображение.

Вот там.

Крохотная искорка тепла мелькнула заметно правее того места, где должен был находиться его лагерь.

Она была ближе, чем первая, и довольно быстро сокращала и это расстояние. Эта штука могла бежать.

Брукс развернул мотоцикл в прежнем направлении и нажал на газ.

Он почти пропустил вторую искорку, мелькнувшую поперёк его поля зрения, такой тусклой она была.

Потом он увидел третью — и на сей раз достаточно чётко. Четвёртую. Слишком далеко, чтобы термовизор мог угадать очертания, но это не были люди. И они приближались.

Пять. Шесть. Семь.

Дерьмо собачье.

Они были везде, насколько хватало глаз. Они вспыхивали по всей долине, развёртываясь гигантским веером.

Что я сделал, ну что я такого сделал, разве они не знают, что это был несчастный случай? Это вообще был не я, да я никого не убивал, я просто оставил дверь открытой…

Десять километров. И они накинутся на него, как стая бешеных волков.

Мотоцикл летел вперёд. Брукс вызвал 911, но ответа не получил. КонСенсус ещё тянул, но остался глух к его мольбам. Как-то так получилось, что он мог только ходить по сайтам, но не отправлять сообщения.

Его преследователей по-прежнему не было видно на спутниковом термовизоре. Насколько хватало взгляда, единственными источниками тепла были очажки локального микроклимата да монастырь.

Монастырь.

У них должен быть выход в сеть. Они помогут. В конце концов, Двукамерники живут за стенами. Всё лучше, чем слепо убегать через пустыню.

Он ориентировался на вихрь. Торнадо его усовершенствованному зрению представлялся корчащимся зелёным монстром, надёжно прибитым к земле. Его рёв разносился по пустыне, слабый, но, как всегда, вездесущий. Что-то в дальнем уголке Бруксова сознания отметило странность в этом звуке. Монастырь возник в поле зрения очков, спрятанный в тени исполинского двигателя. Там сияли мириады звёзд размером с игольное ушко. Ступенчатые террасы горели почти болезненно ярким светом.

Три часа утра, и каждое окно пылало.

Шум больше не был слабым. Вихрь ревел, как океан, его звук нарастал, делаясь непереносимым с каждым оборотом колёс мотоцикла. Он больше не был приклеен к горизонту. «Старлэмп» преобразил его в извивающийся огненный столп, достаточно высокий, чтобы подпереть небеса или проткнуть их. Брукс вытянул шею: оставалось ещё больше километра, и воронка, казалось, склонялась в его сторону. В любую секунду она могла вырваться на волю и вонзиться в землю, там, или там, или во-о-он там, как палец некоего разгневанного божества, и разломить мир надвое в этом месте.

Он отдавал себе отчёт, что чудовище прямо по курсу на самом деле состоит из воздуха и влаги, но не мог себе представить ничего столь… мягкого. Оно было похоже на что-то совершенно иное, на эдакий безумный ветхозаветный горизонт событий, отменявший все законы физики. Оно поглощало и присваивало свет монастыря, как поступало со всем остальным, измельчало его, как обрывки бумаги, и с пренебрежением отбрасывало в сторону вместе с прочим мусором. Маленькое сжавшееся в комочек существо внутри Дэниела Брукса умоляло его повернуть обратно, сыграть в догонялки с этими тварями, преследовавшими его, ведь они в конечном счёте всего лишь ростом с людей, а это, это — истинный перст Божий.

Вот снова послышался этот нерешительный тонкий голосок, но на сей раз он задал вопрос:

А с какой стати эта штука так быстро вращается?

Так просто не должно было быть. Вихревые двигатели никогда полностью не останавливались, на ночь они просто сбрасывали обороты в холодном воздухе, ослабевали и замедляли бег, пока восходящее солнце не возвращало им полную силу. Чтобы так поздно ночью воронка вращалась столь интенсивно — да это было неслыханно. Она, пожалуй, поглощала больше энергии, чем отдавала. Температура выбросов из охлаждающих ячеек была уже на грани острого пара, и теперь Брукс подъехал достаточно близко, чтобы слышать что-то ещё в рёве гигантского вихря, слабый лязгающий скрип, сопровождающийся лязгом больших металлических лезвий, впивающихся в…

Огни в монастыре стали гаснуть.

Очкам потребовалось какое-то мгновение, чтобы перенастроить диапазон. Но в этот миг абсолютной, ослепляющей тьмы Дэниел Брукс наконец-то понял, каким дураком оказался. Он словно заново увидел крохотные искорки тепла впереди, приближающиеся с востока, и такие же — сзади. Он постиг существование силы достаточно могущественной, чтобы вывести фальшивое изображение на экран спутника наблюдения на геостационарной орбите, но каким-то загадочным образом бессильной скрыть своё присутствие от древней сети «Телоникс», которой он пользовался. Он увидел внутренним оком военный автомат, беспощадный, как акула-людоед, стремительный, как сверхпроводник, которому за каким-то хреном понадобилось выдавать своё присутствие за километры от намеченной жертвы, вместо того чтобы просто обойти все ловушки и убить его во сне.

Он увидел самого себя с высоты птичьего полёта, замершего в неподвижности, точно пешка на чужой игральной доске: пойманного в сети, раскинутые неведомыми ловчими отнюдь не на него.

Они даже не знали, что я здесь. Они явились за Двукамерниками.

Он остановился.

Монастырь смутно вырисовывался в пятидесяти метрах перед ним, приземистый, чёрный, грозящий звёздам.

Все окна внезапно затворялись, все огни гасли, и он теперь поднимался посреди равнины, словно естественное порождение этого места, извергнутая на поверхность куча глубоко залегавших горных пород. За ним, на расстоянии менее ста метров, маячил вихрь, как рана в ткани пространства времени. Неистовый